У волшебства запах корицы (Мамаева) - страница 52

Кончик гусиного пера грызла долго и упорно. Так лучше думалось. Банально не знала, с чего начать. Пергамент, чуть желтоватый, был девственно чист. Наконец, разродилась первой строкой:

«Дорогой мой супруг! Не могу упустить случая, чтобы не написать твоей милости послания и сообщить обо всем, приключившемся со мною…»

Я машинально повертела перо в руке. Мда, писать от имени Кассандриолы — задачка потяжелее, чем ЕГЭ на сто баллов сдать. На экзамене хотя бы подсмотреть есть куда, а тут… Ладно, решила я, буду описывать как есть, а там Фир пусть корректирует.

Таракашка вернулся, когда послание было почти дописано. Благодаря тому, что основные моменты (как-то: спуск из окна мужниной спальни, ведро на голове эльфа и неудачная попытка побега) я опустила, текст получился достаточно лаконичным.

Фир, пробежав написанное глазами, вынес вердикт: Кассандриола бы чаще обращалась к Арию «мой сударь» и «возлюбленный супруг». Пришлось переписать.

Высунув кончик языка от усердия, я выводила строки, когда в дверь постучали. На разрешение войти в комнату вплыла Нария. Фир, юркнувший под кровать при ее появлении, наблюдал из своего укрытия за разыгранной для камеристки сценой.

— Как вам спалось, госпожа? — Ворчливый тон служанки сошел на нет, как только она увидела, чем именно занимается ее «госпожа».

— Хорошо, благодарю. Скажите, как скоро можно будет отослать письмо моему мужу? — Я буравила пол взглядом, искренне надеясь, что именно так выглядит со стороны «потупленный взор», воспеваемый поэтами. В то, что я просто туплю, верить не очень хотелось. Вздохнув, как приличествует тургеневской барышне, продолжила, теребя кончик косы: — Прошло немного времени, а я уже скучаю по Арию… Хочется его увидеть…

По повышенной жестикуляции Фира из-под кровати я поняла: еще немного — и переиграю. Нария, сама того не зная, выручила меня.

— О вестнике я обязательно распоряжусь, чтобы приготовили, высадив на жердочку. Как только он напитается солнцем, я тут же сообщу.

— Буду благодарна. — Я была сама кротость и послушание.

Как только камеристка удалилась, усатая дуэнья вылез из своего окопа.

— Вот скажи, зачем ты распиналась перед этой гусыней? — недовольно проворчал таракашка.

— По нескольким причинам. Основная — это бесценный источник информации, нужно ее только к себе расположить. И еще из личных соображений. Пока Нария рядом, этот леголасообразный не пристает ко мне.

— Чего образный? — не понял Фир.

— Да есть в нашем мире один сказочный персонаж. Прыгает, стреляет, подряд всех очаровывает, даже гномов, и такой же ушастый, как этот Эрин.