Все верно.
Все так.
Верно ли? Так ли?
Не знаю.
Правда, не знаю. Без обиняков.
Только я был виноват перед ним как-то иначе, авансом, что ли. Как бы ненароком провинился, словно не выучивший урок третьеклассник перед отцом-самодуром. А может, по-другому, не знаю. Но это в любом случае была та обособленная дурь, которая складывала две жизни вместе и надрывала их сначала вдоль, после еще раз складывала и рвала на этот раз до конца и поперек, с хрустом и навсегда.
Знаю одно, что если сейчас приму неверное решение – это его однозначно убьет. Двинемся ли мы вперед, повернем ли назад, достигнем ли мы изначальных целей, уцелею ли при этом я сам – не имеет значения. Если мое решение не будет оптимально выверенным, грамотно продуманным и взвешенным – Андрей с его тяжелой травмой не выкарабкается. И тогда это ляжет на мои плечи грузом неподъемной вины. И потому неподъемной, что я гляжу сейчас на этого здоровяка и полностью осознаю, что какое бы решение я ни принял, так или иначе это приведет его к плачевному финалу. Наверное, сам Андрей тоже прекрасно понимал сложившееся положение вещей и потому еще так рвался в бой, всем своим видом показывая абсолютное безразличие к смерти. И к чужой, и к своей собственной заодно. Такова была его поза, и она пугала, потому что была неестественна.
Я тяжело вздохнул и поглядел на затянутое тучами небо. Несколько раз принималось понемногу накрапывать, но тут же переставало. Видимо, небо иссушило свои запасы влаги за неполные трое суток непрерывного дождя. И теперь ему не хватало сил даже на то, чтобы немного всплакнуть над моей незавидной участью. Если ничего не изменится в ближайшие час-два, придется искать укрытие для нас с Андреем на ночь.
Эх! Где же, черт его подери, Монах?!
Я услышал тихий тройной посвист. Для меня он прозвучал подобно грому среди ясного неба и в то же время волшебной, побуждающей к жизни мелодией. Сначала испуганно встрепенулся и напрягся, прислушался, свист повторился.
– Монах, – одними губами прошептал я и только после этого догадался ответить на условный сигнал.
Монах тут же вышел из-за плиты, некоторое время постоял, издалека посматривая на спящего Андрея. Затем быстрым шагом подошел ко мне и, не говоря ни слова, уселся рядом, прислонился затылком к прохладному бетону и закрыл глаза. Было видно, что он сильно устал – осунулся и посерел. Его острый кадык так резко выпирал из-под пыльной, всклоченной бороды, что казалось, еще чуть-чуть, и он прорвет грязную кожу. Веки на глазах и кончики пальцев на цевье и прикладе автомата нервно подрагивали. Губы заветрелись, будто он отсутствовал не семь часов, а как минимум пару дней бродил по руинам города без воды и пищи.