– Хороша зараза!
Монах молча пододвинул ко мне папку.
Я смотрел на нее в нерешительности.
– Открой, – потребовал он.
– Стоит?
– Сам думай.
Старая, порядком затертая, местами заляпанная чем-то жирным, обычная канцелярская папка казалась пустой.
Мне совершенно не хотелось к ней прикасаться и не только из чувства брезгливости, которое она вызывала своим неприглядным видом. Но еще и потому, что после того, как я узнаю, что в ней, уже не смогу больше ссылаться на собственную неосведомленность, и тогда придется брать ответственность за свои поступки.
Готов ли я смотреть на мир широко открытыми глазами или продолжать подглядывать в замочную скважину? Вопрос, на который никто и никогда не даст прямого ответа.
– Какого черта! – громко сказал я, взялся за тесемку и потянул ее на себя.
Как и ожидал, внутри находились всего три отпечатанных на машинке листа бумаги, маленькая цветная фотография и больше ничего. Документы я сперва отложил в сторону. Фотокарточка заинтересовала больше. Поблескивающий слюдяной квадрат, обрамленный картонной рамкой. Поляроид – вспыхнуло в мозгу непонятно что обозначающее слово. Но это так – пустяки. Я, не отрываясь, смотрел на изображение. На глаза наползла пелена. Проморгавшись, вгляделся пристальнее, и от этого стало только хуже.
Снимок был сделан очень давно. Краски поблекли. На фоне парапета набережной под сенью раскидистой липы юноша обнимал девушку.
Оба улыбались.
Монах сменил на крыше Андрея часа полтора назад. Я слышал протяжный богатырский храп этого жизнерадостного лысого бугая из соседней комнатки. Самому спать не хотелось, хотя Монах настоятельно советовал – на завтра назначили выход. Он даже не определил меня на пост, разделив ночь на двоих с Андреем. Да я и не смог бы, если честно.
На данный момент вообще ничего не мог!
Это не передать словами!
Я чувствовал себя будто выпотрошенная рыба, если она способна что-то чувствовать. Во всяком случае, просто тупо сидел и пытался, не то чтобы осмыслить свалившуюся на меня информацию, а хотя бы не сорваться в штопор и не снести себе из пистолета полчерепа.
После того как опознал на фотографии себя и ту девушку из моих снов, мысли уже представляли спутанный клубок истлевших шерстяных ниток, за какой бы кончик ни потянул – либо затягивался узел, либо нитка обрывалась.
Я честно пытался понять, как такое возможно. И не найдя ответа в области логики и не желая впадать в истерию мистицизма, отложил до времени фотокарточку и занялся изучением листов из папки, два из которых представляли собой невнятный отчет о проделанной работе некой поисковой группы и обрывок чьего-то допроса, испещренный пропусками в тексте. А третий не нес в себе никакой четкой информации, на нем был изображен уже знакомый мне по злополучной карте сделанный от руки чертеж.