Из закусочной доносится запах гамбургеров, я со вчерашнего дня ничего не ела. С крутого холма спускаюсь к бухте Келли и шагаю на юг, поражаясь каждодневным изменениям, что происходят с полосой песка, по которой мы сотни раз ходили с Эммой. Сегодня вижу на песке мертвую рыбу, мужской носок, пустой тюбик из-под зубной пасты, комки водорослей, сломанную теннисную ракетку и гнилые ветки. В сотне шагов — пятно от костра. Угли еще дымятся. Это еженощный ритуал — зажигать огромные костры, словно языческие скопища, вокруг которых подростки пьют пиво, девушки танцуют, а бродяги на открытом огне варят себе ужин в жестянках. В округе Ричмонд полно русских, в Миссии — мексиканцев, в Бернал-Хейс — итальянцев, а Ошен-Бич будто стирает все границы. Сюда может прийти кто угодно и сидеть в тумане, толкаясь локтями с соседями.
Сегодня посреди природного и урбанистического мусора нет ни единого морского ежа. Песок покрыт липкими черными пятнами, в воздухе пахнет гудроном.
Примерно в полумиле ниже по пляжу замечаю двух девочек, сестер, примерно десяти и одиннадцати лет. Обе босы, в закатанных до лодыжек джинсах, собирают ракушки у кромки воды.
— Где ваши родители? — спрашиваю. — Вы ведь не одни?
Старшая девочка берет младшую за руку. Они перестают смеяться и идут прочь, глядя на меня с недоверием. Озираюсь, но не вижу поблизости взрослых. Кто позволил детям гулять здесь одним?
Перехожу двухполосное шоссе и захожу в общественную уборную — ту самую, которую так неистово обыскивала в день исчезновения Эммы. У раковины приводит себя в порядок бездомная женщина. Рядом на полу — предметы туалета: пластмассовая расческа, кусок мыла, новая губная помада и маленькая коробочка пудры. Движимая силой привычки, вытаскиваю из кармана фотографию.
— Я ищу маленькую девочку.
Женщина быстро смотрит на снимок и возвращает.
— Все мы кого-нибудь ищем.
Пересекаю Ла-Плайя, держа курс на поворотный круг, где, наподобие гигантской сороконожки, стоят автобусы, вернувшиеся из рейсов. Ветер с океана заносит мне за шиворот песок. Слышу грохот волн, чувствую соленый запах, предвещающий дождь. Столики уличного кафе на Ява-Бич пусты, не считая пожилого седобородого мужчины, читающего книгу в потрепанной обложке. Зайдя внутрь, заказываю кофе. Заказ исполняет рослый официант по имени Дарвин. Он лыс и носит на запястье желтую шерстяную нить — в память о брате, воюющем в Ираке. Дарвин всегда на месте, и я даже начинаю задумываться — а не живет ли он на Ява-Бич?
— Есть хорошие новости?
Качаю головой.
— Вот несколько листовок, — выкладываю тонкую пачку на прилавок. Уже в девятый раз снабжаю ими Ява-Бич — каждую неделю в течение последних двух с половиной месяцев.