Через пару недель заказчики выберут лучшие фото, поставят их на каминную полку, раздадут друзьям, снимут копии и разошлют в качестве рождественских открыток. Они надолго останутся абсолютно уверены в том, что золотая свадьба сохранена для потомства и торжественный момент навсегда войдет в семейную историю. Востребованность моей профессии покоится на этой ложной посылке.
Картина может существовать веками, даже тысячелетиями. Доказательства тому — Сикстинская капелла, Мона Лиза и наскальные рисунки майя. Но фотография по природе своей преходяща. В ту секунду, когда снимок запечатлевается на бумаге, начинается медленный процесс разрушения. Цель фотографии — остановить время, но оно неизбежно побеждает. Снимки портятся не только от тепла, влажности и прикосновений; их природа весьма чувствительна, а их тонкий химический баланс постоянно нарушается при воздействии света.
Моментальные цветные снимки, которые, если верить рекламе, «сохранятся навсегда», на самом деле начинают выцветать через десять лет. Даже самые высококачественные фотографии, отпечатанные на отличной бумаге, «живут» не больше века.
Фотографии отражают нашу бесконечную борьбу со временем и попытки остановить мгновение. Малышка прелестна — до того как превратится в несговорчивого подростка. Юноша красив — пока не растолстеет и не полысеет. Медовый месяц на Гавайях — ровно до той поры, пока сладкая парочка не превратится в двух чужих друг другу людей, которые с трудом уживаются под одной крышей. У меня есть подозрение, что любовь к фотографиям — результат потаенного пессимизма, в глубине души человек понимает — хорошее не может длиться вечно.
Мы возлагаем большие надежды на неуклюжие изобретения, призванные сохранять воспоминания. Но фотографии внушают ложное чувство уверенности. Подобно несовершенной памяти человека они блекнут. Со временем контуры расплывутся, детали смажутся, цвета потускнеют. Фотографируем для того, чтобы помнить, но забвение — второе имя фотографии.
Ошен-Бич, день сто пятый, 10:43 утра. На бетонной стене сидит почтальон, глазеет на море и ест хот-дог. Рядом стоит пластмассовый стакан. Возможно, меня настораживает то, как он смахивает крошки с колен — двумя пальцами, очень аккуратно; или же то, как наклоняет голову, когда смотрит на воду. А может быть, манера сидеть скрестив лодыжки — ноги не достают до земли, а носки и вовсе разноцветные. Не знаю отчего, но что-то в нем кажется смутно знакомым. Как и водитель почтового фургона, которого я видела на парковке в день исчезновения Эммы, тип с разноцветными носками — китаец. Может быть, это один и тот же человек?