– Я знаю, я слышал, что вы скоро будете свободны, я могу ждать. Разве не ждал я этого мгновения?
Каро старалась высвободить руку:
– Вы не должны говорить подобных вещей, а я не должна их слушать.
Он рассмеялся и поднес ее руку к губам.
– Не должны, не должны, – повторил он с легкой насмешкой. – Разве я сказал что-нибудь такое, что не могло быть сказано?
Его глаза искрились смехом, и, прижав губы к ее ладони, он прошептал еле слышно три слова. Затем он быстро отпустил ее руку, вернулся к колесу и повернул лодку, направляя ее к берегу.
Он вынес ее из лодки и на одно мгновение подержал в своих объятиях, не опуская на землю. Лицо его было в тени, но, казалось, он улыбался.
В его голосе прозвучала насмешка:
– Вы не забудете.
Он отвез ее домой на быстро мчавшемся автомобиле, помог ей выйти из него, низко поклонился и, стоя перед ней, сказал церемонно:
– Передайте мой привет миссис Тэмпест и ее милому сыну.
– Почему вы сами не подниметесь наверх, чтобы проститься с ними? – спросила Каро так же холодно.
Он рассмеялся:
– Я, пожалуй, зайду, миссис Тэмпест будет, вероятно, рада видеть меня.
Но никого не было дома: мать и сын были в театре. Гамид вскоре ушел и, остановившись на лестнице, в последний раз простился с ней.
Каро слышала его легкие шаги на мраморных ступенях, затем шум удаляющегося автомобиля. Она прошла в свою комнату и опустилась на кушетку, стараясь определить свои чувства после разноречивых впечатлений этого дня.
Отъезд Сфорцо, часы, проведенные с Гамидом эль-Алимом.
Она постаралась честно отдать себе отчет в своих переживаниях.
«Конечно, я безразлична к нему… Мужчины так легко увлекаются… Очень легко принять мимолетное увлечение за настоящее чувство. Я думаю, что даже женщины…» Но в душе она решила: «Мне не следует ехать в Египет» – хотя знала, что поедет наверняка.
Голос Тима позвал ее; она ответила, что сейчас же спустится вниз.
В гостиной раздавались звуки рояля; Рита пела романс Шумана со словами:
В предрассветных сумерках
цветут розы и горят
воспоминания о твоих
поцелуях.
Внезапно она вспомнила голос Гамида, спрашивавший в благоухающей темноте летней ночи: «Вы будете рады?»
Она глубоко вздохнула и вошла в ярко освещенную гостиную.