Ненависть – единственное, что я никогда не устану ему дарить. Я всякий раз содрогаюсь, вспоминая свою первую ночь с ним – не от страха, но от ярости. Я сопротивлялась до последнего, но его это лишь распаляло. Моя кровь была повсюду: на простынях, на моих бедрах, на его руках, на занавесях и на кожаной витой плети. Я никогда не забуду боль, которую он мне причинил и буду запоминать каждую ночь, каждую пытку и каждую муку. Помнить – мое право и единственное спасение. Ибо только ради этого я живу. Я больше не хочу умирать, у меня появилась цель: ненависть к нему, которая поможет мне рано или поздно его уничтожить.
1232 год до н.э.
Моя жизнь – череда дней, наполненных злобой к гаду, с кем я провожу ночи. Гадом я называю его не случайно – каким-то чудом он выжил после нападения на его караван и, хотя, потерял много товара, охранников и рабов, самому ему удалось уцелеть. Ползучий, изворотливый, мерзкий гад. Я бы с большей радостью целовала змей, а ещё лучше – подсунула ему в постель, чтобы последние мгновений его жизни были наполнены мукой. К несчастью, за мной следят – за каждым моим шагом.
Каждая встреча превращается в поединок. Его интерес не ослабевает, несмотря на то, что прошло столько времени. Господину нравится терзать мое тело, выдумывая все более изощренные пытки и наслаждаясь этим. Я полюбила боль, она единственное доказательство того, что я все ещё дышу. Снов я практически не вижу, поэтому больше не могу сказать с полной уверенностью, где кончается жизнь и начинается смерть.
Меня называют счастливицей. Господин заботится о своей любимой игрушке. За мной ухаживает его личный лекарь, у меня свои покои. Я даже позволила себе заниматься тем, чем никогда не смогла бы раньше. Я разрисовываю стены своих покоев образами всего, что вижу: наложниц и прислужниц, цветы, которые распускаются в парке по ночам, бассейн и рыб, купальню и лампады для благовоний. Я бы с удовольствием нарисовала синеглазого, но его образ давно стерся из памяти, потускнел, а я не хочу создавать жалкую тень, подобие человека, которого хочу помнить. В такие моменты ненависть отступает, и я чувствую, как сердце заполняет нечто иное, не похожее ни на что, незнакомое и светлое, от чего хочется петь.
Не так давно мне стали давать отвары, чтобы я не понесла. Господин боится, что это сделает меня непривлекательной. Большинство наложниц – из тех, что доживают, он отправляет в услужение уже в моем возрасте или немногим позже. Я прислушиваюсь ко всем разговорам, чтобы узнать о своей участи заранее. И продолжаю думаю о том, как мне его убить.