|
| January came, and with it the date when his child would be born; he was half mad with the uncertainty of it all, with his worry about Maria and the child, with the thought that Barbara would think him dead and would forget him. | Пришел январь, а с ним день, когда должен родиться ребенок; неопределенность, тревога за Марию и за ребенка, мысль, что леди Барбара считает его мертвым и скоро забудет, доводили Хорнблауэра почти до умопомешательства. |
| Even the Count's sweetness of temper and unvarying courtesy irritated him as soon as it began to cloy. | Его раздражал даже мягкий нрав хозяина, неизменная любезность казалась приторной. |
| He felt he would give a year of his life to hear him make a tart rejoinder to one of Bush's clumsy speeches; the impulse to be rude to the Count, to fire up into a quarrel with him even though - or perhaps because - he owed him his life, was sometimes almost irresistible, and the effort of self-control tried his temper still further. | Он отдал бы год жизни, чтоб услышать ехидную колкость в ответ на несвязное бормотание Буша; соблазн нагрубить графу, затеять с ним ссору был почти непреодолимый, вопреки - и даже, может быть, благодаря - сознанию, что граф спас ему жизнь. |
| He was surfeited with the Count's unwearying goodness, even with the odd way in which their thoughts ran so frequently together; it was queer, even uncanny, to see in the Count so often what seemed like reflections of himself in a mirror. | Усилия, требовавшиеся, чтобы противостоять соблазну, увеличивали озлобление. Он устал от неизменной доброты графа, даже от того, как временами совпадали их мысли: странным, почти сверхъестественным было видеть в графе как бы свое отражение. |
| It was madder still to remember that he had felt similar ties of sympathy, sometimes with the wickedest man he had ever known - with el Supremo in Central America. | Еще более дикой была мысль, что подобная духовная связь возникала у него с одним из величайших злодеев своего времени - с Эль Супремо в Центральной Америке. |
| El Supremo had died for his crime on a scaffold at Panama; Hornblower was worried by the thought that the Count was risking the guillotine at Paris for his friend's sake - it was mad to imagine any parallelism between the careers of el Supremo and the Count, but Hornblower was in a mad mood. | Эль Супремо за свои преступления казнен на эшафоте в Панаме, Хорнблауэра частенько тревожила мысль, что граф ради друга рискует гильотиной. Только умоисступленный мог предполагать что-либо общее в судьбе Эль Супремо и графа, но Хорнблауэр был близок к умоисступлению. |