| So then he came with a rush, and we shook, and shook, and shook till our hands ached; and he didn't blame me for not having heard a word of a story which had lasted while we walked three miles. He just sat down then, like the patient, good fellow he was, and told it all over again. Synopsized, it amounted to this: He had come to England with what he thought was a grand opportunity; he had an "option" to sell the Gould and Curry Extension for the "locators" of it, and keep all he could get over a million dollars. He had worked hard, had pulled every wire he knew of, had left no honest expedient untried, had spent nearly all the money he had in the world, had not been able to get a solitary capitalist to listen to him, and his option would run out at the end of the month. In a word, he was ruined. Then he jumped up and cried out: | Он буквально подлетел ко мне и пожал мне руку. И мы стояли, обмениваясь рукопожатиями, так долго, что руки просто онемели. И он даже не обвинил меня в том, что я не услышал не единого слова из его рассказа. А рассказ был поистине длинный: он продолжался целых три мили. Гастингс просто уселся, безропотно, как пациент, и поведал всё ещё раз, с самого начала.Если быть кратким, было примерно так: Гастингс приехал в Англию, по его мнению, имея большие перспективы; у него было право продать принадлежащие Голду и Гарри месторождения руды и получить прибыль - всё, что было сверх миллиона долларов. Он усердно работал, использовал все до единой возможности, истратил все мыслимые и немыслимые деньги, в общем, пошёл на всё ради достижения своей цели. Но нет, ни один владелец большого капитала так и не выслушал его, а его полномочия уже истекают к концу месяца. |