Я пошел наверх: там, схороненный в ящике, лежал конверт с фотографиями. На трех была Пэтти, а на двух – Мадлен. Боюсь, что ноги обеих натурщиц были раздвинуты достаточно широко, чтобы продемонстрировать сатанический блеск их нижней души; да, те губы были видны во всей красе. Но теперь в конверте обнаружилось целых десять кусков глянцевой бумаги. Все головы были аккуратно отрезаны от тел.
Знаете ли, я верю, что мой отец выбрал именно этот миг, чтобы взять якорь с двумя головами, примотанными проволокой к звеньям цепи, и там, на глубокой воде, опустить его за борт вместе со своим жутким грузом. Я знаю, что мгновенно подвергся атаке обитательниц Адова Городка. Это был самый колоссальный натиск из всех, что мне приходилось испытывать.
«Доигрался, урод паршивый», – взвизгнул первый голос.
«Да здравствует мертвечина, дурачина», – сказал второй.
«Тимми парень хоть куда, оборви ему муда».
«Изувечь подлого изувера. Вскрой лунную опухоль, полную гноя».
«Эй, Тимми, нос в говне, голова в огне».
«Ах, убийца, кровопийца!»
«В тюрьму его – он умыкнул у меня дом».
«Слышишь, насильник, ты кувыркался в моей постели».
«Выпустим потроха этому вояке. Отгрызем ему дрын».
«Ты убил Джессику!» – взвыли в одно мое ухо.
«Дуга пришил Пэтти!» – взвизгнула гарпия в другое.
– Зачем? Зачем нам убивать? – вслух спросил я.
«Ах, дурачок. Твой отец хочет вылечиться. И он нашел средство – запах крови».
– Он-то ладно, – вслух произнес я. – А как насчет меня?
«Ты тоже болен, окаянная душа. Ты в нашей власти».
– Пошли прочь, шлюхи! – выкрикнул я.
Стоя в одиночестве в розовато-серых сумерках кабинета на четвертом этаже – глаза нацелены на море, уши на пески Адова Городка, а ноги, по моим ощущениям, на дне залива, – я мысленно видел, как две головы с развевающимися белыми волосами падают вниз, точно морские цветы на стебле цепи и с якорем вместо корней. Все глубже и глубже опускались они в подводное царство, и я уверен, что почувствовал миг, когда якорь коснулся дна, ибо голоса вдруг смолкли. Быть может, крики, которые я слышал, были их приветствием голове Пэтти Ларейн? Я стоял, вымокший в собственном поту.
Затем мои конечности начали дрожать независимо друг от друга. Одни части моего тела тряслись, в то время как прочее оставалось в покое – такого я еще не испытывал. Именно тогда в центре моего внимания возникла идея, стремящаяся подавить мое внутреннее сопротивление, словно эта мысль и я сам находились по разные стороны двери. Вскоре я проиграл борьбу: я должен был проверить свой пистолет (пистолет Пэтти). Это было оружие двадцать второго калибра.