Автобус Михаила стоял у стелы с надписью «Европа — Азия». Пассажиры выходили. Михаил остался за рулем. Сидел отдаленный, погруженный в думы свои.
Перед рейсом заглянул в библиотеку, и ему передали письмо — адресованное Михаилу, оно пришло на библиотеку автопарка. Михаил достал письмо из кармана, в который раз стал перечитывать:
«Когда узнала я, что беременна, решила ничего тебе не говорить. Собралась и уехала. Хотела родить, вырастить ребенка, тогда и сообщить. Но жизнь с нашими хотениями не всегда считается. Оказалось, что я больна, ребенок родился неживым… Как я все это пережила, не знаю. Поэтому очень понимаю, как сейчас не сладко тебе. Немало я передумала и тебя не обвиняю. А если обвиняю, то гораздо меньше, чем себя. По крайней мере, у меня было больше оснований устоять перед распространившимся пониманием жизни. Но я долго жила в общежитии и сначала с недоумением, а потом с интересом смотрела изо дня в день на то, каким трепетом и восторгом сопровождается у девчонок преддверие вечеринок с необязывающими ни к чему отношениями с молодыми людьми. Было время, когда люди верили, что истинность жизни в созидании будущего, еще раньше видели ее в смирении, в жертвенности… А мы, для которых и строился рай земной, видим ценность жизни в усладе, которую получать хотим самым нехитрым путем. Смешно, но отсюда все наши беды — по крайней мере, наши с тобой. Мы поддались соблазну.
Догадываюсь, что отношения с женой у тебя сейчас, должно быть, неважные. Если бы она меня послушала, я посоветовала бы ей смирить гордыню, стерпеть, не обижаться и понять: ты всего-навсего человек, живущий в своем времени, остальное — воля случая. Наконец, полагаю, что если муж тянется к другой, то в этом есть вина и жены. И наоборот.
Должна сказать тебе и следующее. На этом месте я не раз запиналась, комкала листок… Но сказать должна. Зачем же иначе пишу?.. Если у вас с женой после всего этого… не ладится, если тебе некуда прийти и ты одинок, знай, я тоже одна. Но лучше, если у вас все будет хорошо. Буду лишь рада.
Всего тебе (и твоим семьям) доброго. Вера».
Михаил сложил листок, сунул опять в карман. Поднялся. Дошел до колодца с родниковой водой, который устроил кто-то давно на редком месте. Зачерпнул ковшом, напился студеной воды. Плеснул на ладонь, омыл лицо, к вискам приложил. Освежило чуть, но тягость общая не проходила. Направился обратно к автобусу. Нет, видно, не бывать больше его чувству безоблачным, не вздыхать легко. До тридцати трех еще два года. А он уже оказался распятым — на двух семьях! И ноги пробиты — третьей связью!