|
| Scarlett could not imagine her mother's hands without her gold thimble or her rustling figure unaccompanied by the small negro girl whose sole function in life was to remove basting threads and carry the rosewood sewing box from room to room, as Ellen moved about the house superintending the cooking, the cleaning and the wholesale clothes-making for the plantation. | И шла ли она, шурша платьем, по дому, наблюдая за уборкой, заглядывала ли в кухню или в мастерскую, где шилась одежда для негров, занятых на полевых работах, на пальце у нее всегда блестел золотой наперсток, а по пятам за ней следовала девочка-негритянка, на которую была возложена обязанность носить за хозяйкой шкатулку розового дерева со швейными принадлежностями и выдергивать из готового шитья наметку. |
| She had never seen her mother stirred from her austere placidity, nor her personal appointments anything but perfect, no matter what the hour of day or night. | Скарлетт никогда не видела, чтобы мать теряла самообладание или чтобы ее туалет, независимо от времени суток, не был в безупречном состоянии. |
| When Ellen was dressing for a ball or for guests or even to go to Jonesboro for Court Day, it frequently required two hours, two maids and Mammy to turn her out to her own satisfaction; but her swift toilets in times of emergency were amazing. | Если Эллин О'Хара собиралась на бал, или в гости, или в Джонсборо для присутствия на сессии суда, ее туалет обычно занимал не менее двух часов и требовал услуг двух горничных и Мамушки, но если возникала необходимость действовать быстро, ее молниеносная готовность поражала всех. |
| Scarlett, whose room lay across the hall from her mother's, knew from babyhood the soft sound of scurrying bare black feet on the hardwood floor in the hours of dawn, the urgent tappings on her mother's door, and the muffled, frightened negro voices that whispered of sickness and birth and death in the long row of whitewashed cabins in the quarters. | Скарлетт в своей спальне, расположенной напротив материнской, с младенчества привыкла слышать на заре легкий торопливый топот босых ног по деревянному полу, тревожный стук в дверь к хозяйке, испуганные, приглушенные голоса, сообщавшие о начавшихся родах, или о чьей-то болезни, или смерти, приключившихся в одной из беленных известкой хижин. |