— А и ладно. Но только после прогулки я зайду к тебе, и мы обговорим некоторые секреты.
Прогулки с Пиратом были для Марии счастливыми часами жизни. Начинались они ещё тогда, когда Пират едва вырос, а Марии было десять лет; тогда отец её однажды посадил в седло и, придерживая коня за уздечку, провёл возле своего дома. С тех пор прогулки эти повторялись, а вскоре конь настолько привык и полюбил свою юную наездницу, что, казалось, и сам испытывал от этих прогулок большое удовольствие. Пират возил её так, будто в седле сидела и не девочка, а открытая чаша с молоком и он боялся расплескать драгоценную влагу. Так постепенно они привыкали друг к другу, и в дни, когда отлучался отец, она самостоятельно седлала коня, затягивала подпругу и выезжала далеко на прогулку. После того же, как она осиротела и Пират видел возле себя одну Марию, они стали не просто друзьями, а чем-то единым, родным и очень дорогим друг для друга. Так, наверное, казаки роднились с конями в боевых походах, и если кто говорил «казак», то невольно подразумевались сабля казацкая и конь боевой.
Мария надела жакет, брюки, сшитые по её рисунку, — на манер формы, которую носили женщины профессиональные наездницы, взяла для Пирата угощение и вошла к нему в «комнату» — так она называла конюшню. Пират повернул к ней голову, засветил агатовым радостным глазом. Он знал, что предстоит прогулка, весь потянулся своим стройным телом, перебрал ногами, голосисто заржал, изъявляя и радость встречи с хозяйкой, и восторг от предвкушения вечерней прогулки по окрестностям станицы. Мария сунула ему пирожок с картошкой, расчесала гребнем гриву, ловко накинула седло и уздечку. Взяла плётку и вывела Пирата на улицу. Соседи видели, как она пушинкой влетела на седло и пружинно слилась с конём, будто в седле и было от рождения её место. Белый, как лебедь, жеребец встал на дыбы, заржал победно и плавно пошёл лёгкой рысью. Так он шёл по давно протоптанной тропинке до церкви, а тут перешёл на неспешный шаг, которым обыкновенно они шли возле кладбищенской изгороди и выходили на дорогу, бегущую вдоль станицы. Пират грациозно выгибал шею, мотал головой, стараясь глянуть то левым, а то правым глазом на седока, которого он любил всем своим верным лошадиным существом. Это были и для Марии минуты детской радости и ни с чем не сравнимого счастья. Она знала: на неё смотрят, ею любуются. Казачки приникали к стёклам окон, а казаки, особенно пожилые и совсем старые, выходили во двор и почти со слезами восторга смотрели на так ладно сидевшего в седле всадника, и вспоминали годы, когда и они имели коней или ездили на колхозных, демонстрируя врождённую казацкую стать, вспоминая историю своих дедов и прадедов, для которых конь был спутником боевых походов, другом, который никогда и ни при каких обстоятельствах не подводил хозяина. Казаки провожали Марию завистливым взглядом, мысленно благодаря её за минуты внезапных счастливых озарений.