— Старый рефлекс супруги господина советника посольства.
И вдруг затихла:
— Нет, увы, бальзамина не нашли. Я думаю, он показался кому-то красивым и его взяли к себе домой. Надеюсь хотя бы, что это не мадам Катана; у нее он зарастет сорняком и погибнет.
Мадам Катана — женщина весьма пожилая, но никто не отваживается напомнить ей, что пора на пенсию, а сама они отказывается об этом даже вспоминать. Меня вначале удивило, что Антуанетта подозревает ее в этой мелкой краже. Но тут я сообразила: в ее представлении речь идет вовсе не о воровстве, а о похищении. Для нее растения — это дети, которым всегда грозит киднаппинг. Несмотря на интерес, выказанный к бальзамину, Антуанетта возвращается к своей теме с поразительной настойчивостью.
— Видите ли, Шартр — вполне удобное алиби, но все же хорошо знают, что на самом деле интересует Каатье, и я не вправе ее в этом винить. Не Шартрский собор ее интересует, а определенная фотография собора, и сама эта фотография интересует ее постольку, поскольку на ней, возможно, изображена особа, которая была любовницей Оливье. Каатье заворожена тем, что этот узловой и в то же время неясный пункт ее собственной истории словно бы обратился в некую окаменелость. Она пытается смягчить окаменелость, найти для нее какое-то иное воплощение, используя при этом все средства, вплоть до колдовства. Вы были у нее, видела ее монтажи и коллажи? Эта фотография для нее — кроссворд, бесконечно перекрещивающиеся слова, к которым она подбирает все новые значения, — своего рода покрывало Пенелопы. Хотите, я скажу, что об этом думаю? Каатье переживает драму верности, это супруга из другого века. С ее широкими плечами и крепкими руками она была создана для мужчины, который нуждался бы в спасении. Например, она могла бы быть женой узника, которому помогла бы бежать. Как в «Фиделио»[7], помните?
Жаль все-таки, что трезвый взгляд на вещи у Антуанетты сочетается с такой разбросанностью. Но кое-что в ее рассказах вызывает у меня сочувствие.
— Мне бы хотелось, чтобы мне не ставили вечно в пример Каатье, которая якобы сумела «занять себя» более интересным делом, чем я. Даже Ева признает, что, быть может, менее лицемерно холить цветок, чем носиться с собором. А я сужу о своих заслугах, исходя из прочности объектов наших привязанностей: ростка и памятника. Гораздо удобнее привязаться к камням, которым суждено вас пережить и которые скучать без вас не будут.
Конечно, для Евы «мужчина» четче просматривается за собором Каатье, чем за аралией Антуанетты.
— Моя мать, — добавляет мадам Клед, с удовольствием откусывая свой волованчик, — продолжала брать уроки музыки, когда была уже взрослой. Почему, скажите мне, почему это более достойно порицания, чем играть на тромбоне в муниципальном духовом оркестре, как это делал мой отец? А ведь смеялись над ней, не над ним. Мари-Мишель считает, что все дело в том, что она — женщина, но я так не думаю. Просто им не нравилось, что ее увлечение не только совершенно бесполезно, но и доставляет удовольствие ей одной. Всем есть дело до Шартрского собора, всему поселку было дело до духового оркестра. Фальшивые ноты — это достойно, раз выставлено на всеобщее обозрение.