Не успел я произнести последние звуки, как неукротимое чувство переполнения желудка и необходимость немедленно облегчить его охватило меня с чудовищной силой. Из недр моего организма выскочила грязно-серая, плохо пахнущая струя с такой скоростью, что адмирал еле успел увернуться. Он осмотрел себя и подытожил свою инспекцию:
— Вижу, вижу, как держитесь!
Круто повернулся и, отталкивая от дверей следующую за ним свиту, быстро ретировался, крепко хлопнув дверью. Трагедия случилась. Конфуз на весь корабль. Те курсанты, которых не брала качка, валялись на палубе и корчились от приступа хохота, повторяя: «Держимся, товарищ адмирал!». С тех пор долгое время вместо приветствия, мои однокурсники, встретив меня, говорили:
— Ну что, Разумков, держишься?
В 1957 году, когда мы были в Феодосии, к нам подошел катер, и с него на борт поднялись несколько матросов, в том числе один, который тут же был определен в боцкоманду.
— Ваша фамилия? — спросил я его.
— Матрос Шалугин Анатолий, — доложил он.
Во всем его облике я почувствовал, что это не простой матрос. Скоро все разъяснилось. От боцмана я узнал, что это списанный за какой-то серьезный проступок из Севастопольского училища им. Нахимова курсант. У нас он служил хорошо, всегда был предельно вежлив, корректен. Исаич его хвалил и бросал на самые ответственные работы.
И вот наш корабль вошел в эскадру, которую направили к берегам Турции, чтобы турок как следует напугать в отместку за то, что они без нашего согласия пропустили через проливы в Черное море пару английских фрегатов. Нам не повезло. Когда корабли эскадры проходили вблизи Бургаса, при команде с мостика «стоп машины», корабль медленно, но продолжил движение прежним курсом, то есть в сторону берега. Я был в это время на мостике и все, что там творилось, видел собственными глазами.
— Стоп машины!! — разъяренно кричал Румпель, непрерывно дергая ручку управления машиной и одновременно крича в переговорное устройство. — Стоп машины!
Но корабль угрожающе продолжил движение. Штурман кричал из-под накрытого от дождя штурманского столика, вперив глаза в карту:
— До мели четыреста метров! До мели триста метров! Из машины раздался вопль машиниста-маневровщика:
— Левый маневровый заклинило! Командир, бледный, с трясущимися губами, кричал рулевому:
— Лево на борт!
Корабль неохотно стал разворачиваться по дуге, забирал мористее. А штурман все кричал:
— До мели сто пятьдесят метров!
Наконец, 120-метровая туша эсминца вышла на параллельный берегу галс, и на мостике воцарилась тревожная тишина. В этой тишине послышался щелчок УКВ и голос командующего эскадрой: