— Товарищ старший лейтенант, инструктор-водолаз утонул!!!
Как утонул?! Ведь без меня никаких погружений не проводилось. Добежав до кормы, увидел, как матросы при помощи страховочного троса вытягивают инструктора на стенку. Я ринулся по трапу вниз. Вытянутый из воды водолаз был уже без сознания, сдернутая маска с загубником болталась на груди. Повернув инструктора на живот, откачали воду. Изо рта показалась струйка крови. Стало ясно, что кроме утопления, у него еще и баротравма легких. Выяснилось, что ктото из матросов на трапе оступился и уронил в воду деталь из ЗИПа механиков. Инструктор-водолаз без разрешения дежурного по кораблю и без моего участия, быстро одел ИСМ-49 и пошел в воду. Страховщиком был матрос, уронивший деталь. Глубина у стенки была метров десять-двенадцать. Когда страховочный тросик стал лихорадочно дергаться, матрос испугался, поднял шум, и прибежали дежурные по кораблю и по ПЭЖ. Они стали вытаскивать водолаза. Я срочно затребовал катер, чтобы немедленно отправить его в барокамеру, которая находилась в подплаве, недалеко от госпиталя. Состояние пострадавшего было тяжелым, без сознания, дыхание прерывистое, небольшая струйка крови изо рта. Во время транспортировки дыхание неоднократно прерывалось. Прямо в катере я стал вводить лекарства, стимулирующие дыхание и сердечную деятельность. Страх, что он умрет у меня прямо в катере, затуманил мое сознание и я, вместо того, чтобы по воде доставить его сразу к подводникам, приказал, чтобы катер подошел к госпитальной пристани и срочно доставил его в приемный покой госпиталя.
Дежурный по госпиталю оказался опытным морским доктором. Он, справедливо отругав меня, тут же вызвал машину, позвонил дежурному по подплаву, и я с чуть живым инструктором примчался к барокамере, которая стояла прямо у пирса под палящими лучами июльского солнца.
Из штаба вышел майор м/с, высокий, широкоплечий, мельком взглянул на водолаза.
— Давай, срочно лезь в камеру с ним, будем поднимать давление. На какой глубине случилось?
— На десяти-двенадцати метрах.
— Ну, давай его в камеру и сам лезь.
— Не полезу, у меня ухо болит! Оно болело действительно, я застудил его, ныряя с ластами и маской.
— Ну ладно, черт с тобой, я полезу, а ты бери шланг и пока я не вылезу, охлаждай камеру снаружи.
И он, огромный, втиснулся внутрь, и мы затащили вслед за ним пострадавшего. Время пошло. Я с брандспойтом в руках, весь мокрый от жары и волнения, поливал и поливал эту проклятую, но спасительную камеру. Часы шли, наконец, солнце зашло, стало прохладней, и я несколько успокоился. Раз не выходит, значит, инструктор жив. Только вечером люк открылся и из него показался мой спаситель.