Она говорила, как девочка, жаждущая утешения, которого он не мог ей дать. Он заметил, что на лице ее отразилось презрение.
- Почему ты всегда только слушаешь?
- Что?
- Ты приходишь, чтобы слушать мои рассказы. Почему тебе самому нечего рассказать?
- Почему - нечего? - огрызнулся он. - У меня много чего есть. Но я не могу рассказать этого тебе.
- Почему?
- Потому что об этом не рассказывают матерям. Вот и все. Даже отцам не рассказывают. Разве что священникам на исповеди. Но у меня нет знакомых священников.
- Да ладно тебе. - Обессилев, она снова села, откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Ему показалось, что она сейчас уснет. Потом ее веки медленно поднялись, глаза были неестественно увеличены линзами очков. - Я знаю, почему ты не хочешь рассказывать. Потому что мои истории лучше твоих. - Она вынула из кармана сигарету и прикурила от тяжелой серебряной зажигалки.
Прежде чем ответить на обиду, он постарался взять себя в руки.
- Это когда-нибудь кончится? Каждый раз мы с тобой толчем в ступе это дерьмо. Ненавижу твой старый мир.
- Я знаю, - ответила она, выпуская изо рта колечко дыма. - А раз так, не забудь выключить свет, когда будешь уходить.
В автобусе по дороге в Бостон он сидел на заднем сиденье и курил, ощущая острую боль в груди и резь в глазах. Он прижал пальцы к векам, но слезы все равно выкатились из-под них. Удовольствия, коим он отчаянно предавался, не могли утишить горя, от которого он так же отчаянно бежал. Он видел перед собой лицо матери так отчетливо, как если бы она сидела рядом, вклеивая в буклеты зеленые марки и беседуя с Ниной и другими своими сестрами и братьями. Мысль об этих потерянных дядьях и тетках, из которых иные были живы, но большинство умерли, привела его в замешательство. Он припомнил выпад Пола против "системы", системы, которая безжалостно перемалывает всех. Столько иммигрантов прекрасно устроились в Америке. Сумели ввести детей в новую жизнь. За окном автомобильные фары гнались за темнотой. Как же мы здесь одиноки. Он достал из кармана фляжку с мятным шнапсом и отпил, вспоминая, как лунным вечером, поддерживая под руки, родители учили его кататься на коньках, а Пол в красной шапочке скользил на несколько шагов впереди. Что же случилось с нами со всеми?
Потом он влюбился, и полгода я его не видел. Он несколько раз звонил и рассказывал о своей девушке, но мы с ней так и не познакомились. Единственное, что я знал, это что ее зовут Хелен и что они вместе работают. Что они делали, куда ездили, оставалось тайной. Оно и к лучшему, потому что в тот год я решил заняться медициной и проходил практику. Работа мне нравилась, хотя нельзя сказать, чтобы я ее любил, приятно было сознавать, что продолжаешь семейное дело, но я смотрел на него как бы со стороны, словно, стоя на палубе корабля, озирал море.