- Да пошел ты.
Тогда я прибег к последнему средству: начал вопить, как ведьма на костре, как миссис Оболонская в то утро, когда ее муж грохнулся замертво во время церковного схода. Это дало несколько секунд отсрочки, я судорожно пытался придумать следующий шаг. И в этот миг из-за кустов, росших по ту сторону дороги, показался полицейский Майк, который, вероятно, тискал там какую-нибудь старшеклассницу, потому что галстук у него съехал набок, а голубая форменная рубашка была расстегнута.
Офицер Майк славился бурной реакцией.
- Привет, Сэмми. Ну, парни, что здесь происходит? Религиозное бдение? Самое время помолиться.
Испытав облегчение оттого, как благоприятно повернулась вдруг для нас ситуация, я заметил, что Сэмми настолько глубоко засунул руки в карманы, что, казалось, они вот-вот вылезут у него из-под штанин. Рукава у Майка были закатаны, лицо - белое, как вываренная цыплячья грудка, - блестело, а на подбородке красовался след от губной помады. Четверо громил затравленно переглянулись, похоже, идея накинуться на полицейского забродила в воздухе.
- Вы когда-нибудь видели, как ангелы молятся Богу? - спросил у нас Майк, склонив голову набок и чутко поводя кончиком носа, будто принюхивающийся кролик.
- Нет, сэр, - ответил я.
- О, это потрясающее зрелище. Вам понравится.
Он повернулся к "обвиняемым". Его толстые губы растянулись в ухмылке.
- На колени, парни! - загремел он.
- Шутите?
- Я сказал - на колени! Вы у меня получите! Ну, ты, Сэмми, давай!
Всем было известно, что, входя в раж, Майк мог в порошок стереть любого, кто его разозлил. Он был из тех полицейских, которые будоражили детское воображение слухами о переломанных костях, расквашенных носах, глазах, разукрашенных фингалами, подкинутых наркотиках, и предчувствие чего-то ужасного в тот момент было очевидно.
Когда четверка бандитов опустилась на колени, Майк выхватил из-за пояса полицейскую дубинку, зажал ее между ног и заставил их по очереди лизать ее, приговаривая:
- Вот так, ребята, пососите-ка ее. Отлично.
Наконец, удовлетворившись, он отпустил нас - необходимую для представления аудиторию, - и мы отправились домой несолоно хлебавши, без лягушки.
На обратном пути Алекс снова достал пачку из кармана и протянул мне сигарету. Я остановился, поднес ее к носу и понюхал, прежде чем сунуть в рот. Алекс щелкнул вонявшей бензином зажигалкой и, давясь от смеха, наблюдал, как я, щурясь от дыма, заходился кашлем. В душе я молился лишь об одном: чтобы никто из маминых знакомых не застукал меня в этот момент. Больше трех затяжек я так и не смог сделать, хотя Алекс заверил меня, что скоро я буду умолять его дать мне еще покурить.