Жоганюк, кряхтя поднимался, зажимая, на глазах распухшее лицо. Рябинин, что-то зло выкрикивал в его адрес, перекрывая голоса успокаивающих офицеров. Общими усилиями, Катаеву и мобовцам удалось выпихнуть Сергея на первый этаж, где тот и успокоился. Не сникнув и не обмякнув, как это обычно происходит с людьми после психологической адреналиновой разрядки, майор с силой провел ладонями по лицу и, чуть подрагивающим голосом, произнес:
— Все, парни, хорош… Домой я пошел… спать…
Офицеры расступились, и Серега медленно пошел на выход.
Катаев вместе со всеми молча постоял еще с минуту, а затем, таким же медленным шагом пошел вслед за своим другом. Думать о том, что теперь будет совсем не хотелось…
* * *
ОМОН выполнять приказ вышестоящего руководства отказался. Куренной и Луковец, вызванные под опухшие очи начальника, смогли убедить последнего не делать резких движений. Слишком непредсказуемы могли быть последствия в наэлектризованном, мужском и вооруженном коллективе. Да и тот, начавший понимать свое фиаско, не горел желанием реализовать зов мести.
Все-таки двадцатипятилетняя служба в органах научила Николая Ивановича тонко чувствовать конъюнктуру. Будь то реагаж генералитета или же общее настроение коллектива. Сейчас он понимал, что общественное мнение явно не на его стороне и устраивать разбор полетов, на ночь глядя, не следует. В то время как с утра можно спокойно провести медосвидетельствование хоть всего оперсостава и выслать неугодных на родину. Ну а вот уже там…
В общем, Жоганюк повелел командирам ОМОНа лишь разоружить Рябинина и, если тот продолжит буянить, изолировать в камеру.
По итогу оба офицера пришли к операм в кубрик, где и изложили в трех словах ситуевину.
— По хер, — устало махнул рукой Рябинин и тяжело поднялся со скамьи, — я спать… Мой ствол, вон, в разгрузке, автомат на спинке… Забирайте…
— Серый… — попытался остановить его Луковец.
Рябинин, не слушая, вышел в проем. Через пару секунд под ним хрустнула койка.
— М-да… — Куренной покачал головой, — натворили дел…
Все присутствующие за столом опера хмуро молчали.
— А Серега прав… — скрипнул из своего угла всегда молчаливый Липатов, — просто он может козлу этому табло разбить, а мы нет… За «боевые» свои трясемся, да за пенсию сраную…
Он взял со стола кружку и опрокинул в себя оставшуюся на дне водку.
— Ну и кому от этого легче-то стало? — горько усмехнулся омоновец, — ему? Так ведь завтра с волчьим билетом на родину вышлют… Или пленному вашему, погибшему?..
— Нам всем… — Липатов также тяжело, как и Рябинин поднялся из-за стола, — И если его завтра домой вышлют, то я тоже рапорт накатаю…