Поскольку в свое время нам показывали бронированные комнаты, я знала, что во дворце существует множество тайных проходов. Прошлой ночью нас отвели в камеру через дверь, которую я всегда считала шкафом для белья. Сегодня стражники прошли на первый этаж тем же путем.
Когда мы оказались на лестничной площадке, стражник повернулся к нам лицом и рявкнул:
– Смирно!
Мы с Картером остались стоять за полуоткрытой дверью в ожидании унизительной и болезненной экзекуции.
– Мне так жаль, – прошептал он.
Я подняла на него глаза. Несмотря на кровоточащую губу и спутанные волосы, передо мной стоял все тот же милый юноша, который когда-то настоял на том, чтобы отвести меня в больничное крыло, а потом преподнес мне цветы.
– А вот мне нет! – страстно ответила я.
У меня перед глазами вдруг промелькнули короткие мгновения нашего украденного счастья. Я вспомнила, как мы, встретившись взглядами, поспешно отводили глаза, а еще то, как я всегда старалась оказаться там, где он стоял на страже, как он подмигивал мне, когда я входила в обеденный зал, как я тихонько хихикала, проходя мимо него по коридору.
Мы полюбили друг друга, забыв о чувстве долга перед королевской семьей, и даже если бы сегодня я шла на смерть, то ни секунды не стала бы жалеть о прошедшем месяце, когда мне выпало счастье взять от жизни все, о чем только можно было мечтать. Я нашла своего суженого. Я это твердо знала. В моем сердце было столько любви, что места для сожалений практически не осталось.
– Марли, у нас с тобой все будет хорошо, – поклялся Картер. – Сейчас самое главное – пережить сегодняшний день, а там я позабочусь о тебе.
– А я о тебе.
Картер наклонился, чтобы меня поцеловать, но ему помешали стражники.
Наконец дверь распахнулась, и Картера увели. Лучи утреннего солнца хлынули в коридор, и мне пришлось опустить глаза, настолько это было невыносимо. Невыносимо смотреть на окружающую красоту и слушать возбужденные крики собравшейся поглазеть на экзекуцию толпы. Оказавшись снаружи, я прищурилась и увидела специально установленные места для зрителей. В переднем ряду я заметила Америку и Мэй, что меня окончательно добило. Стражник подтолкнул меня вперед. Едва устояв на ногах, я снова вгляделась в толпу в поисках родителей и взмолилась про себя, чтобы их там не было.
Но Господь не внял моим молитвам.
Я знала: Максон не мог так поступить. Он хороший человек. Максон пытался избавить меня от наказания, значит пригласить маму и папу полюбоваться на мое унижение вовсе не его идея. Мне не хотелось давать волю гневу, но я знала, чья это задумка, и в моей душе с новой силой вспыхнула ненависть к королю.