Но, конечно, все зависит от того, возьмет ли он лошадь, так какого беса этот дурень — ее муженек — не вернулся к завтраку? Тут ей почудился собачий лай, она хотела выглянуть за дверь; но Джонни оставил на диване раскрытый журнал, и она наклоняется над фотографиями самолета, который взорвался и сгорел.
— Так им и надо,— говорит она.— Вы поглядите, нет, вы только поглядите на рассаду. Вдруг бы взять и катать ее по воздуху. Или, к примеру, столы и кресла — вдруг бы они стали в гостиницах летать по воздуху. Не может такого быть! Ну и, стало быть, так им и надо!
Но тут и впрямь со двора послышался лай, и она вышла на порог и закричала — если он не придет сейчас же завтракать, пускай подбирает свой завтрак в саду, потому как она все вышвырнет вон. Хозяин не ответил, но почти тотчас вошел, шляпу он снял, но все равно в дверях пригнулся, чтоб не удариться о притолоку. Не обращая внимания на женино брюзжанье, поздоровался с Дэйвом, развязал и скинул с плеч одеяло и садится к столу, пропахший овцами и потом и одеждой, что развешана по всей уэйре и пропиталась дымом очага. Он все улыбается Дэйву, в курчавой бороде и усах просвечивают желтые зубы, руку он запустил под фланелевую рубашку и с наждачным скрипом почесывает ногтями волосатую грудь. Нравится ли Дэйву жить на ферме, спрашивает он, и хороший ли завтрак состряпала Дэйву хозяйка, и хорошо ли он спал? Но где там расслышать, что отвечает Дэйв, и хозяин говорит — ну-ну, Фэнни, потише, не шуми, Фэн!
Ах, негодяй! Еще хочет, чтоб она не шумела! Нужна ему лошадь или не нужна, сколько раз спрашивать?
Да, лошадь ему нужна. Если Джонни уже позавтракал, пускай пойдет запряжет, надо подвезти столбы к тому месту, где последний оползень подмял ограду.
Ну вот! Видали такого старого дурака! У него недели, да что недели — месяцы были на то, чтоб починить ограду, а он пальцем не шевельнул. Дождался, когда уж стрижка на носу. Ладно, хочет чинить сейчас — пускай чинит один. Потому как хочет взять лошадь — пускай берет, а вот Джонни ей самой нужен.
И хозяин говорит — пускай она даст ему поесть и прикусит язык.
И она замолчала, держит на весу тарелку яичницы с салом, хотя по лицу ясно — не то чтобы не хватает охоты высказаться, просто дыхание перехватило. И тарелка в руке ходит вправо-влево, будто хозяйка никак не решит, швырнуть ли ее супругу в лицо или выкинуть во двор; а муж молча смотрел на нее, потом поднялся и вытащил нож из ножен, но спокойно, не торопясь. Взял точило и, все глядя на жену, принялся медленно точить нож… а тарелка все ходила ходуном и наконец с маху с грохотом опустилась на стол.