Папа положил руку на ключ зажигания. Я схватил его за запястье и сжал его.
– Что ты от меня скрываешь? Что-то ведь утаиваешь, да?
Папа покачал головой. Вырвал у меня руку и потянулся за своими наушниками. Потом включил движок и резко тронулся с места.
– У матери спроси, – крикнул он, обернувшись через плечо. – Тебе лучше с ней об этом поговорить.
* * *
Маму я нашел в гостиной перед телевизором. Она стояла, опустившись на колени, возле одной из наших новых обитательниц, старой леди в свалявшемся парике и полуспущенных чулках, которая изо всех сил вцепилась в пульт управления. Телевизор орал на полную мощь. Его звук поднимал с постели тех, кто спал, а прочих заставлял уменьшить громкость слуховых аппаратов. Но старая леди желала сделать еще погромче.
Мама изо всех сил старалась вытащить пульт у нее из руки, но так, чтобы ее не обидеть. Это был весьма трудоемкий и деликатный процесс, но мама все делала со спокойной уверенностью, свидетелем чего я неоднократно становился в прошлом. И теперь наблюдал, как она высвободила пульт из руки старухи, звук был уменьшен, а старую леди утихомирили и успокоили нежным пожатием руки и предложением выпить чашечку чаю.
– Мам, минутка найдется?
– Конечно, милый. Пойдем со мной.
Мама сунула пульт в карман передника, и я последовал за ней через гостиную в маленькую боковую кухню. За нашим передвижением внимательно наблюдали все пребывающие в сознании обитатели приюта, находящиеся поблизости. В кухне на стойке стоял чайник с горячей водой. Мама опустила пакетик чая в металлический заварочный чайничек и наполнила его кипятком.
– Как твоя голова?
– Отлично.
– У тебя малость осунувшийся вид. – Мама положила прохладную ладонь мне на лоб. – М-да. – Потом взяла меня за запястье и пощупала пульс, сверяясь с часами. – М-да, – снова сказала она.
– И какой будет приговор?
– Тебе надо отдохнуть. Именно так я и сказала твоему отцу.
Непреклонное и суровое выражение, которое было у мамы до этого, сменилось выражением крайней усталости. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как она перестала хорошо спать. Глядя на нее, вполне можно было решить, что несколько лет. Кожа на висках стала совершенно сухой и словно припудренной: показатель того, что маму снова одолевает экзема. Да и лицо было таким бледным, словно она превращалась в призрак. Контраст этих болезненных признаков с кудрявыми рыжими волосами делал ее и без того мертвенно-бледный вид еще более больным. И в весе потеряла. Лишилась былой энергии. Лишилась очень многого, что и говорить.
– Я в полном порядке, – сказал я. – Плечо немного побаливает, да и все.