– Но, забирая меня у нее, ты же делаешь больно ей, своей Машечке! Как же так? Разве это возможно, если ты ее любишь?
– Ты уверен, что ей станет больно? Я ведь уже говорил: больно, когда любишь! А она не любит тебя. Я ведь знаю всё – и как ты жил, с малолетства запертый в каземате, как рос там, не видя людей и неба, как она стыдилась тебя, скрывала твоё существование от всех, а потом, когда скрывать стало сложно, – просто вышвырнула тебя подальше, стерев память. И это любовь? Вся беда в том, что она в принципе не умеет любить. Никого. Даже себя. Не умеет! Не умеет!! Не умеет!!!
Подземный Доктор пнул по груде камней, и те разлетелись, испуганно цокая.
– Хорошо… – пробормотал мутант, для которого слова отца, за исключением чувств к себе матери, показались откровенным бредом. – Но ведь я – ее и твой сын – вот он, уже рядом с тобой. Для чего операция?
– Мне нужен нормальный сын, а не!.. – Доктор оборвал вырвавшийся, казалось, из самых глубин души крик боли.
– А не урод? – продолжил за него Глеб.
– Да-да-да! Не урод! – полыхнул на него углями из темных глазниц Подземный Доктор. – Ты ведь и сам не хочешь оставаться таким, правда? Но ты не видишь себя, а я… Ты всегда будешь перед моими глазами, и я не смогу любить тебя, я не вынесу этого!
– Разве любят за… – начал мутант, но тут же вспомнил, что он думал совсем недавно о себе и о Сашеньке, о себе и о Лике, и слова, которые он хотел сказать, превратились в бесцветный и бесполезный дым. Поэтому он сказал другое: – Хорошо, я согласен. Но только с одним условием. Мозг Вовки ты поместишь в мое тело.
– Нет, – отрезал Доктор. – Я обещал твою шкуру Нюре. А я привык выполнять свои обещания.
– То есть, ты готов пожертвовать жизнью сына ради глупого обещания, данного какой-то малявке?
– Мои обещания не бывают глупыми. А эта «малявка» заслужила твою шкуру. Напомнить, из-за чего?
– В ее смерти… ранении не было моей вины! – вскричал Глеб. – Я ничего не мог сделать в тех обстоятельствах!
– Обстоятельства чаще всего создают сами люди. А тот, кто списывает всё на них, – просто никчемен и жалок. Ты оправдываешься – значит, ты виноват.
– Ну и зачем тебе никчемный и жалкий я?.. Нет, погоди, ты ушел в сторону! Я не согласен на операцию, если Вовка умрет.
Странно, но Глеб вспомнил вдруг, что совсем недавно, какой-то час назад, он совершенно спокойно воспринимал неминуемую гибель парня. Что же случилось? Почему сейчас эта смерть представлялась ему совершенно недопустимый? Потому что Вовка оказался вовсе не слабоумным? Или потому что тот стал Вовкой, из безымянного донора превратившись вдруг в человека с именем в личность?.. Что же творится в голове у самого Глеба, если его разум способен так быстро перестраиваться, меняя убеждения и взгляды, словно хамелеон – цвет кожи? Ведь это же по-настоящему страшно! Ведь он и на самом деле урод – не только внешне, но и в принципе, весь, целиком!