И услыхав про это, юноша сам дотронулся до струн и вдруг, к удивлению старика, заиграл. Да так прекрасно, что вскоре за чарующими звуками собралась под окнами дома старика вся деревня от мала до велика. И все слушали. И все плакали теми самыми светлыми слезами. И были все счастливы, как никогда прежде не были. И не знал юноша, откуда он умеет играть на сербских гуслях, просто — умел. И умел превосходно. И взял тогда юноша сербские гусли, и пошел с ними куда глаза глядят. И всюду, где только доводилось бывать ему, юноша играл на сербских гуслях. И собирались люди. И слушали эти удивительные мелодии. И плакали светлыми слезами. И не было во всем мире людей счастливее, чем те, кто слушал эту музыку. Дети под сербские гусли мечтали о прекрасном будущем, женщины думали о своих детях, мужчины переставали быть равнодушными, а пожилые люди с радостью вспоминали лучшие моменты из своего прошлого. Девушки же… А девушки влюблялись в юношу, который с таким совершенством играл на тех самых сербских гуслях. Только был наш юноша равнодушен к их любви. Ни одну из девушек не полюбил он, хотя все они были писаными красавицами, добрыми и работящими. С грустью прощались они с дивным гусляром, когда тот уходил все дальше и дальше по дороге. И уже для других девушек звучали его сербские гусли, а в народе все хранилась память. Юноша же шел и шел. И вот как-то раз играл он мелодии свои чудесные и чарующие на рыночной площади большого города. И все, кто слышал, все плакали, плакали светлыми слезами. И только одна девушка — юноша прекрасно видел это — не плакала. Она пристально смотрела глубокими очами своими на юношу, но ни слезинки не было в этих очах. И юноша вдруг понял, что он влюблен. Влюблен в ту самую девушку, которая, слушая его музыку, не плачет, как все, а только смотрит. Закончив играть, юноша отложил сербские гусли и подошел к той девушке. Он хотел признаться ей в любви, хотел предложить ей руку и сердце, но не смог сделать этого. Люди, стоявшие возле, объяснили, что девушка эта все равно не услышит признания юноши, поскольку она от рождения лишена слуха. И стоял юноша, опустив голову в печали, и стояла против него девушка. Они не плакали, нет, они просто горевали о чем-то, горевали вместе. Я не знаю, чем закончилась эта история. Скорее всего, чем-то она закончилась, потому что все истории обычно чем-то заканчиваются. Впрочем, если история начинается в чулане, на чердаке, в подвале или в кладовой, то обычно окончание этой истории является и началом чего-то нового, необычного, прежде невиданного. Так, наверное, было и в тот раз.