— Опять? Что за бойкот? — Эдик начал злиться. — Поясните, я не понимаю.
Эрмитажник вновь принялся багроветь помидорной спелостью, но лопнуть гневом ему не дал подошедший из туалета заместитель.
— Господин Макаров! Я же просил не мешать! Вопрос по бойкоту улажен. Эдуард Максимович пошел вам…нам…на встречу. Теперь ваша очередь сделать шаг к сближению.
— Вы отменили бойкот? — недоверчиво спросил Макаров.
— Я сейчас рехнусь. Какой бойкот?! — Эдик с трудом сказал это спокойно.
Чиновник подскочил к Макарову, раскрыл папку, сунул под нос.
— Вот, сами убедитесь! Видите, видите? Везде, везде стоит ваш долбанный Эрмитаж. Никто его игнорировать не собирается, даже австралийцы…Эдуард Максимович и в мыслях не держал подобного…видите?
— Это правда? — Макаров смотрел глазами ребенка, и Эдик вдруг понял. У него зашевелились волосы. Ну и Пузырев! Вот это наехал. Не удивительно, что питерцы взвыли, как раздавленный кот. Как бы это выглядело, если все зарубежные выставки, шикарные, редкостные выставки, «гастролируя» по городам России, объезжали бы Питер, как чумное место?! Это начало конца Петербурга, как культурного центра. Да…вот истинно российский дух. Питерцы сломались бы обязательно. Помешал проклятый Онищенко…Эдик вновь ощутил горечь утраты. Так давить он не смог бы. Никогда.
— Если Иван Иваныч и грозил чем-то подобным, — сказал он, — то я этого не знал. Я бы такого не допустил. Это уже бои без правил. Разумеется, Питер всегда будет стоять вторым номером. После Москвы, после нас. Это я гарантирую. Между нами могут быть конфликты, серьезные трения, но разрешать их необходимо не любым же путем. Бойкот — это уже беспредел. А я сторонник закона, пусть и неписанного.
— Вот-вот, — поддержал чиновник. — Слышали, Макаров? Делайте выводы. Пусть Российский музей сам выбирает реставрацию в ваших запасниках, перестаньте гноить шедевры, которые еще можно спасти.
— Разве мы против? — Макаров, чувствовалось, никак не мог преодолеть свое потрясение. — Присылайте к нам своих реставраторов…мы посмотрим…
— Я-то пришлю, — сказал Эдик. Он чувствовал, что дожать питерца есть еще возможность. — Но вы должны конкретно обещать, что не будете чинить препятствий при отборе картин.
Макаров замямлил что-то неопределенное, но тут же испарился без прощаний и спасибов, едва Эдика отвлекли. Что делать — единственный вид благодарности в войне по имени «бизнес» — это неблагодарность.
Впрочем, вскоре «испариться» удалось и Эдику — все эти люди, которые к нему лезли, уже начали доставать. Его «спас» один хороший знакомый на машине. Он отвез Эдика в Российский музей — тому не терпелось хотя бы осмотреть пузыревское хозяйство, однако следом за новым директором с поминок быстро подтянулись и все сотрудники Российского музея, наплевав на окончание рабочего дня. Они поспешили поздравить Эдика и облаять Пузырева — того все не любили, жадину, не раз слышали ругань его с заместителем и потому своих истинных чувств скрывать не собирались. Глядя на их веселые, счастливые лица, человек со стороны не поверил бы, что люди приехали с похорон. Улыбался и Эдик, а когда его поздравили с меткими выстрелами, даже захохотал. Эдик подтвердил высказанные надежды, что перед Российским музеем открываются грандиозные перспективы, в том числе и по части зарплаты — и в стенах музея закипело веселье. Молодежь сбегала за вином и закусью, сдвинули столы в одной из мастерских — и поминки по Пузыреву зазвенели радостными голосами.