— Мне по душе ваш патриотизм, — сказал Эдик. — Я того же добиваюсь, только меня другие богатства заботят. Например, эти паршивые картинки, за которые вы меня мучили, рисуют люди, и все эти люди сдергивают за границу и почему-то рисуют там. А уже нарисованные картинки, их тоже люди покупают, но почему-то в Россию эти картинки не везут, а совсем наоборот. Вот какие богатства меня заботят. Поверьте, я тоже патриот. Чтобы возродить Россию, я должен продать Эрмитаж — такова горькая как лекарство истина. Я и продаю. Я ж не виноват, что кремлевские идиоты все делают через сами знаете что. Они выродились за семьдесят лет советской безвыборности и не способны, кроме тупого обезьянничанья, ни на что. Но мы с вами в этом не виноваты. Я действую наилучшим способом, поверьте. Мы союзники. Так зачем топить союзника? Кстати, Понтий Пилат вовсе не считал Христа преступником. Он же предлагал народу возможность помиловать Христа. Возможно, ему за это давали взятку, и он взял, потому что был честным и понимал, что путь лежит через Христа. Так зачем вам злиться? Оставайтесь Понтием Пилатом и порадуйтесь за меня — народ меня простил и освобождает. Умойте руки.
— Приберегите бредни для присяжных — они вам еще понадобятся, — устало сказал Троекуров. — Сейчас я не Пилатом себя ощущаю, а как раз Христом. Это я — путь. Я стою на страже закона. А он говорит, что вы — вор. Видите, как все просто. Вас не народ помиловал, а шкуры продажные в мундирах. Просматривайте газеты. Я такую рекламу организую вам и вашему музею, что вы лет двадцать расплачиваться будете, на лесоповале.
Возвращенный в камеру Эдик долго не мог себя заставить позвонить в Питер. Угроза прокурора показалась серьезной. Парень отчего-то сильно обиделся. Такая антиреклама не нужна ни Эдду, ни питерцам. Да и покупателям, в первую очередь. Прокурор — это проблема питерцев. Надо звонить.
— Что? Он сбрендил, да?! — изумился собеседник. — Он же тихий был. Что случилось?
— Он и впрямь сбрендил, — сердито сказал Эдик. — Я, говорит, слуга закона. Закон превыше всего. Так и сказал. Он сделает нам шумиху. Это точно. Нам это нужно?
— Он кем себя возомнил, козявка судейская! — взревел собеседник. — Богом, что ли?!
У Эдика почему-то по коже пробежали мурашки от мелькнувшего в голове смутного образа. А через сутки этот мелькнувший образ воплотился кровавыми брызгами на мостовой, куда упал прокурор Троекуров, пробитый тремя пулями в сердце, одна в голову — от мотоциклиста в темном шлеме. Только узнав об этом, Эдик на какую-то минуту поверил, что Троекуров и впрямь скорее Христос, нежели он. Действительно, может…это он, Троекуров, и есть Путь, и Истина, и Спасение страны? Целых пять минут Эдик думал так, мучимый раскаянием. Что он мог поделать? Да, такой исход он предполагал, но…это лишь самозащита. Потом, в светлом и богатом будущем, Россия обязательно пойдет по пути, который обозначил своей кровью несчастный прокурор. Тогда законы будут исполняться, а слуги закона будут неподкупны. Но сейчас…неужели смерть Троекурова, как и смерть Христа, увеличит только число его единомышленников? Эдик вспомнил тупые жирные рожи чиновников, их жадные поросячьи глазки, падкие на «зелень«…это смешно. Нет, вовсе не прокурор — путь для России, а он, Эдик. Это истина. Он и ему подобные, да и все чиновники, все они дружно растаскивают и подтачивают, как термиты, все здание государства, оставляя от него легкий и воздушный, красивенький фасад. Эдик гордился собой. Он занят нужным и полезным делом. Он просто убирает отжившее старье. Он не виноват, что просто обнажает истину.