– Мне известно это, прекрасная маска.
– И также то, что князь никак не хочет, чтобы его считали за нечестивца?
– И это тоже.
– Ну, пускай мне объяснят это! Я вас не понимаю, господин фон Оливейра… Вы сами преградили себе путь ко двору в А., – прибавила она тихим голосом.
Фрейлина, видимо, сделалась печальна и взволнованна. Она подперла рукой подбородок и, опустив голову, смотрела на кончик своего вышитого золотом башмака.
– Вам известны, как я вижу, странности нашего светлейшего повелителя так же хорошо, как и мне, – начала она после небольшого молчания. – Поэтому совершенно излишне будет сказать вам, что он ничего не делает, ничего не думает без человека с мраморным лицом и опущенными веками. Вы должны знать, что доступ к нему невозможен, если этого не захочет этот человек, но, может быть, вы не знаете того, что этот человек не желает этой аудиенции… Вы будете иметь лишь сегодня случай увидеться с князем лицом к лицу – воспользуйтесь временем.
И она, казалось, хотела ускользнуть за кустарник, но еще раз обернулась:
– Вы будете хранить эту маскарадную тайну?
– С ненарушаемым молчанием.
– Так прощайте, господин фон Оливейра.
Последние слова были чуть слышны и сорвались скорее как вздох с уст девушки.
Затем восхитительное явление исчезло в густоте леса, только издали мелькала шапочка, унизанная жемчугом.
Оливейра продолжал свой путь.
Если бы прекрасная фрейлина еще раз могла бросить свой взгляд на это решительное лицо, она с торжеством могла бы сказать себе, что слова ее произвели свое действие.
Появление португальца произвело большое впечатление на лужайке. Всеобщий говор смолк на минуту… Дамы начали перешептываться; их жесты, любопытство, сказавшееся в каждом взгляде, право, не менее выразительны были, чем тыканье пальцем какого-нибудь крестьянского ребенка в возбуждающий его любопытство предмет. Три обладателя камергерских ключей очень дружелюбно потрясли руку пришедшему и с самоотречением и мужеством истых кавалеров приступили к утомительному процессу представления. К счастью для «интересного обитателя Лесного дома», вся вереница имен, проносившаяся мимо его слуха, вдруг оборвалась, как бы по волшебному мановению, – все рассыпались, выстроившись скромно в густые колонны по опушке леса: вдали показался князь.
Многие из присутствующих, взор которых теперь с таким нетерпением устремлен был на дорогу, извивавшуюся вдоль озера, когда-то знавали графиню Фельдерн. Мужчины, почти без исключения, были восторженными почитателями ее красоты и еще сохранили о ней воспоминание. Само собой разумеется, что блестящая роскошь туалета и обаятельная красавица были в памяти их неразлучны – они никогда не видали изящные формы ее иначе как в дорогих кружевах и в блестящей шелковой ткани, но, несмотря на это, когда молодая девушка в своем скромном белом платье, опираясь на руку князя, приблизилась к ним, имя давно умершей прозвучало на устах всех.