– Так, по-вашему мнению, – проговорила она, возвратившись, – я должна детям своим внушить уважение к маленькой графине? Но едва ли это возможно, так как я сама – извините мою откровенность – не питаю к ней этого чувства.
– Ай, ай, моя милейшая, так мало смирения в жене священника! – прервала ее гувернантка со своей обычной улыбкой. В тоне ее слышалось глубокое ожесточение.
– Я не так понимаю смирение, как вы, – проговорила пасторша также с улыбкой, полной юмора и простодушия. – Маленькую графиню я могу любить как ребенка, но уважать ее… Не понимаю, как взрослый человек может уважать ребенка!
Гувернантка поднялась.
– Это ваше дело, любезная госпожа пасторша, – проговорила она сухо.
На дворе послышался скрип саней, приехавших из замка.
Гизела вошла в комнату и подала пасторше книгу. Своеобразный был характер у этого ребенка! Ни нежно-льстивое обращение госпожи фон Гербек или кого другого из окружающих ее, ни даже ласки отчима не могли вызвать расположения и растрогать сердце этой девочки. Но теперь, прощаясь с пасторшей, женщиной, относившейся к ней с тем обожанием, к которому она привыкла, малютка бросилась к ней и с горячностью обвила шею ее своими худенькими руками.
Пасторша крепко поцеловала подставленные ей губки.
– Храни тебя Господь, милое дитя, будь мужественна и честна, – проговорила она, и голос ее стал необыкновенно мягок – она знала, что видит ребенка в своем доме последний раз.
Выходка эта заставила побледнеть гувернантку. Холодно-презрительная улыбка была ответом на «ребяческую демонстрацию».
Сцена была прервана вошедшим лакеем, принесшим в комнату разные шали и салопы.
– Снесите вещи в комнату фрейлейн фон Цвейфлинген! – приказала она. Затем, взяв Гизелу за руку и приветливо наклонив голову, она проговорила, обращаясь к хозяйке: – Много благодарна вам за ваш восхитительный рождественский вечер, моя милая госпожа пасторша!
С достоинством и грацией прошла она по комнате и по лестнице. Войдя же в комнату Ютты, вне себя бросилась на стул.
– Ни минуты я не должна оставаться здесь, моя милая фрейлен Ютта! – вскричала она, глубоко переводя дыханье. – Однако и в таком волнении я не могу показаться на глаза прислуге! Посмотрите, как горят мои щеки! – И она попеременно своими белыми руками стала сжимать виски и лоб. – Боже милосердный, что это был за вечер! Само собою разумеется, я с Гизелой последний раз в этом благословенном пасторском доме!
Ютта побледнела.
– О, это еще будет не так скоро, – я, во всяком случае, сюда еще приду! – произнесла решительно маленькая графиня, подражая тону пасторского сына.