Я улыбаюсь, хотя и разбита вдребезги внутри, горькие слезы не польются у меня из глаз.
Он не улыбается мне в ответ, и кажется, что постепенно успокаивается. Его глаза прикованы ко мне с такой силой, что мне становится почти больно.
— Привет, — говорю я.
— Где ты была? — я вижу, как крепко сжимаются его кулаки, и он пытается себя контролировать.
— Я ходила за покупками.
Его грудь вздымается, и он бросает взгляд на сумку у меня в руке.
— Почему ты не отвечала на звонки?
— Я отключила телефон.
Он осторожно кивает, но, кажется, что все равно переживает, я просто чувствую это, словно все его переживания проходят лично со мной.
— Прости, я и не думала, что ты так беспокоишься, — бормочу я.
Он глубоко вздыхает, и опять я наблюдаю, как он прикладывает титанические усилия, чтобы как-то контролировать себя.
— Меньше, чем неделю назад на тебя напали, Лили.
— Мне очень жаль, — снова говорю я.
— Ты выглядишь усталой, — отмечает он.
— Да, — я пытаюсь ему улыбнуться.
— Иди сюда.
Я подхожу и опускаюсь к нему на колени. Он обнимает меня за талию, ладони такие горячие. Я утыкаюсь носом, как кошка, ему в шею и глажу его густые волосы, пытаясь их выпрямить, но они еще больше приходят в беспорядок. Он проходится руками по своим волосам, потом снимает с меня туфли, и они с глухим стуком падают на пол, вздох удовольствия вырывается у меня из груди, когда его большие руки начинают массировать мне ноги.
— Я не знал, где ты была. И думал, ты просто убежала, поскольку очень мало о тебе знаю, — его голос глубокий, как мед и мелодичный. Я могла бы слушать его всю жизнь. Но я не буду этого делать, как делала раньше, потому что была глупой.
— Я не убежала. Я же здесь.
Его твердость между ногами толкается мне в бедро. Я смотрю ему в глаза, только одним словом можно выразить то, что я в них вижу: голод. Я никогда не видела такого экстремального желания, такого алчущего аппетита, даже воздух вибрирует от него вокруг. Голос кричит у меня в голове: «Что ты делаешь? Что ты должна делать?», но я игнорирую его. Мое тело не чувствует уже усталости, а отвечает на его жажду — губы сами раскрываются, соски набухают и становятся жесткими, моя промежность расцветает, словно ночной цветок.
— Будет действительно ужасно, если мы прямо сейчас займемся сексом? — шепотом спрашиваю я.
— Да, это будет совершенно, однозначно ужасно.
Он несет меня в спальню, открывая дверь ногой, не зажигая большой люстры, свет идет только от узких бронзовых светильников, висящих над картинами на стенах, создавая собственный индивидуальный желтый полумрак, от чего мазки краски выглядят толстыми и выпуклыми. Я кошусь на кровать, и мой рот открывается от шока, перевожу обратно на него взгляд.