Теперь государство уже не пыталось заигрывать с ворами в законе. Им давали максимальные сроки. Кроме физического давления, законников пытались опорочить и в их собственной среде: уголовный розыск фабриковал компру, которая через стукачей и провокаторов распространялась по зонам. Законникам надо было напрягать все силы, чтобы просто выжить. В этой ситуации, когда влияние законников несколько ослабло, наверх полезли бандиты и гопники-грабители разных мастей, называемые беспредельщиками. Этим беспредельщикам сразу захотелось власти. В лагерях появились «красные шапочки», «анархисты», «чугунки», «ломом подпоясанные» и прочие группировки, относящиеся к фраерам и не имеющие отношения к старой воровской гвардии. Они быстро оценили преимущества поощряемого лагерными властями беспредела, и с ними воры старой закалки тоже повели беспощадную войну. Но об этом как-нибудь в другой раз…
Не лучше обстояло дело и на воле. Из-за ослабления контроля со стороны авторитетных воров в городах развелось множество мелких бандитских стай, которые никому не подчинялись и частенько становились рассадниками того же самого беспредела.
Все эти новые веяния вновь заставили самых дальновидных урок прийти к простому, в общем-то, решению: сплотить всех истинных воров в законе, создать всеобщий, как бы всесоюзный, общак, передав всю власть над воровским сообществом большому сходу.
Идея-то принадлежала старым волкам вроде Муллы, который по привычке парился на зоне и оттуда рассылал свои зажигательные малявы по всей стране, но и я ее поддержал. Ведь я давно взял на вооружение байку Егора про итальянскую мафию, все преимущества которой он мне так детально живописал еще до войны. Но протолкнуть идею оказалось непросто. Сама необычность затеи требовала немалых усилий, чтобы убедить авторитетных воров во всех концах Союза — равных среди равных, — выстроить четкую вертикальную структуру власти в уголовном сообществе и самим добровольно подчиниться верхушке узкого круга доверенных лиц. Последнее-то и было самым сложным.
* * *
С этим я и решил, оказавшись в Москве, собрать всех знакомых воров. Повод нашелся сразу — день рождения Бобра, старейшего из оставшихся на воле урок. Я знал его еще с Тобольского централа, и оба мы испытывали друг к другу уважение, так что трений и недопонимания между нами не возникло и теперь. Бобер просьбу использовать в качестве повода для сходки собственный день рождения выслушал с усмешкой. Потом потребовал выложить все начистоту. Я рассказал все, о чем думал все эти годы. Бобер, обмозговав мои слова, согласился помочь. Только посоветовал пока не спешить: старорежимная братва могла не сразу все понять. А уж новоявленные беспредельщики и вовсе слушать не станут — скорее, объявят «революционерам» войну. Предварительная наша беседа протекала у сожительницы Бобра на Ордынке. Мы сидели на кухне. На столе стоял необходимый набор: бутылка коньяка, две бутылки водки, батон «Докторской» колбасы, миска соленых огурцов, горка свежих пирожков с Рогожского рынка да еще какая-то закуска.