Получив разрешение, Думанский приступил к чтению документа:
— «Сим удостоверяю, что мною, Челбогашевым Дмитрием Михайловичем, взяты у господина Савелова сего тысяча девятьсот четвертого года, января, числа первого, семнадцать тысяч рублей ассигнациями, кои я обязуюсь возвратить не позднее седьмого июля тысяча девятьсот четвертого года». Далее следует собственноручная подпись должника.
— И что же? — Обвинитель, уставший не меньше остальных присутствующих, готов был сорваться, но сдержался. — Что с того? Мало ли убитый ссуживал денег? Неужели мы теперь будем изучать все его долговые расписки?
— Удивляюсь, коллега, — произнес Думанский, — вам прекрасно известно, что добросовестное судопроизводство не вправе упустить ни малейшей детали дела. Подобная расписка — важнейший документ в любом деле! В ней же указан срок уплаты.
Прокурор притих, оценив необдуманность своих слов. Теперь казалось, что защитник обращается уже не ко всему залу, а к одному прокурору:
— Только вчера господа члены Английского клуба пояснили высокому суду, что Савелов уехал из клуба, проиграв около пяти тысяч, причем уехал за деньгами, пообещав оплатить долг вечером следующего дня. Убийство, таким образом, совершено не просто в ночь накануне возвращения долга господином Савеловым, но — главное! — когда он сам должен был получить очень приличную сумму. Потерпевший направился в дом терпимости не за интимными услугами, о чем не стесняются говорить злые языки, забывая, a propos,[8] что de mortuis aut bene aut nihil,[9] а с совершенно иной целью — получить обратно свои деньги, ссуженные вышеупомянутому Челбогашеву. Тем подозрительнее в моих глазах выглядит факт, что Челбогашев назначил своему кредитору встречу в столь неподходящем месте. Хочу подчеркнуть это обстоятельство, чтобы не бросить тень на доброе имя покойного. Что же касается моего подзащитного, господина Гуляева, то он известен всей России не только как сибарит, сумасброд и человек развращенный, — я готов первым признать это, — но и, что явно делает ему честь, как щедрый филантроп и меценат. — Думанский передал председательствующему внушительную кипу бумаг. — Я думаю, что нет необходимости оглашать каждый из представленных мною документов о его пожертвованиях на нужды церкви, народного просвещения и медицины. Достаточно сказать, что общая сумма их превысила триста тысяч рублей, а если еще учесть, что по доброй русской традиции большая часть пожертвований сделана анонимно и не подвергалась, так сказать, земному учету, то можно быть уверенным, что эта сумма гораздо большая.