— Что ты киваешь мне? Неправильно живем! — Никагосов вздыхал и сокрушенно разводил руками. — А что мы можем делать, старые люди? Воевать нас не возьмут; даже солдатам бургули[14] варить не примут, скажут: куда ты лезешь, старый вещь, сиди в своем подвале, без тебя немцам намажем красным перцем.
Михель выплевывал в ладонь гвоздики.
— Ты турак, — говорил он сердито. — Ты много пиль вина и потому палтаешь глюпость.
— Э, Михо! Поэт должен пить вино, тогда в его сердце приходит огонь.
— Оконь! На твой оконь я свой кофе не сварю. Хо-хо-хо!
— Эх, Михель! Ты мою душу не понимаешь!
Но Михель снова зажимал в губах острые гвоздики и молча принимался стучать по подметке.
Все вроде бы идет по-прежнему во дворе с тремя старыми акациями. Вроде бы так…
По утрам старик Туманов кричит вслед сыну:
— Никсик, ты не забыл на столе свои чертежи?
— Нет, все цертезы со мной, успокойся.
— А завтрак, завтрак взял?
— Ну а как зе? Сто з я, без завтрака буду, сто ли?
Шурша суконными шлепанцами, Туманов ходит по террасе и доверительно сообщает соседям:
— Никсик как почти кандидат наук разрабатывает оборонную тему особой важности. Нам скоро установят телефон, чтобы можно было звонить прямо в Москву. Вы знаете, ему тоже дали литерные карточки и талоны в закрытую столовую: он очень ценный специалист. Ему бы еще жениться…
И только когда на террасе показывался летчик, Туманов переставал расхваливать Никса и уходил на кухню мыть под краном оставшиеся со вчерашнего дня грязные тарелки.
В комнате летчика пахнет крепким табаком. Летчик теперь больше один — Алик после школы спешит в аэроклуб и домой возвращается поздно вечером, усталый и голодный. Он стаскивает с головы запыленный кожаный шлем, говорит улыбаясь:
— Инструктор обещал к концу месяца разрешить первый прыжок. Высота — тысяча метров. Здорово?
— Здорово, — соглашается летчик. — Кушать хочешь, прыгун?
— Еще как!
— Разогревай. Сегодня у нас обед отменный, с тарелкой срубаешь.
— Сам кухарил?
— Куда мне так. Кетеван Николаевна опять подключилась. Я, говорит, вам сварю такое харчо, какое любил мой сын Гигуша.
— Она старуха ничего. Сколько лет прошло уже, а все вспоминает сына, все говорит о нем.
— Балда ты! — сердится летчик. — Да разве можно забыть сына?
— Но муж-то ее, князь этот самый, удрал же за границу и не вспоминает небось, хоть и отец.
— Для человека, который отрекся от Родины, недолго отречься и от всего остального, без чего не представляют себе жизнь настоящие люди…
Летчик долго набивает табаком папиросные гильзы и курит, курит. Терпкий дым плывет к потолку, облаками стелется по карте с белыми и черными флажками. Все неумолимее их цепочка, все ближе она к темно-коричневой гряде гор, перешагнуть через которую флажкам не суждено. Но об этом еще никому не известно…