______________
— Не отодвинешь ли занавеску?
Он всегда сидел так: спиной привалившись к темной стене, лицом к двери, к свету. Стойка тянулась по левую сторону от него, стойка и взгляд шли параллельно. Стул он ставил боком и облокачивался на его спинку правой рукой, а левую клал на стойку. Так прикрывал он себя с трех сторон, словно запихивал в нишу, с четвертой стороны ему нужен был свет. Его взгляду нужна была свобода, ничто не должно было стоять на пути, и он не выносил занавеску на дверях, мешавшую ему глядеть на улицу.
— Не отодвинешь ли занавеску?
Хозяин кафе кивнул. Тяжелая ткань, мешковина.
Эту странность быстро подметили, и как-то раз, когда он, по обыкновению, уселся в своем углу, хозяин сам отодвинул занавеску, не дожидаясь просьбы. Подчеркнуто отодвинул, словно бы на что-то намекая, и тот обиделся.
— Злит тебя, что прошу отодвинуть занавеску, так и скажи, я уберусь пить в другое место. А эти штучки, что ты выделываешь, они ни к чему, так разговаривать со мной нечего.
— Да ты что, Лусио, ерундовой шутки не понимаешь? Не злит меня, друг, занавеска ведь от мух, и то только теперь, летом, но мне все равно, пусть будет так, если тебе больше нравится. Меня удивляет эта твоя причуда: ну что за интерес глядеть за дверь? Не нагляделся еще? Вечно это дерево, и этот кусок дороги, и эта глинобитная стена.
— Дело не в том, что я вижу и чего не вижу. Я даже сам не знаю, вижу ли я все это, но мне нравится, когда дверь настежь и ничто ее не застит, причуда это или еще что. Такая тоска, когда не на чем взгляд остановить. И еще я люблю смотреть, кто идет.
— Скажи лучше, смотреть, не идет ли кто.
Помолчали. Хозяин оперся волосатыми руками о стойку, всей тяжестью навалился на нее. Узкая солнечная полоса прилегла на цементный пол. Загудел паровоз, и хозяин сказал:
— Без четверти девять.
Оба неприметно изменили позу. Женский голос донесся из-за стенки:
— Слушай, скажи этому парню, когда придет, чтобы остался, помог бы подавать в саду, Хустина сегодня занята. В четыре за ней придет жених.
Хозяин закричал, повернувшись к коридору, откуда донесся голос:
— Этот небось тоже мог бы выбрать будний день для прогулок. Знает ведь, что по воскресеньям она мне здесь нужна.
Вошла женщина и, раздирая гребнем прядь седеющих волос, отчего голова ее склонилась набок, сказала:
— Незачем девочке сидеть здесь, каждое воскресенье собой жертвовать, она имеет право пойти в кино.
— А кто ей мешает ходить в кино? Говорю только, чтобы в другой день.
— Как же ты хочешь, чтобы он выбрал другой день, на неделе, и приехал за ней из Мадрида, и вернулся бы с нею, если он с работы уходит в половине восьмого, а может, и еще позже.