— А что большее?
— Ну, я ждала, что увижу очаровательную женщину, что-то сногсшибательное.
— Значит, Мели тебя разочаровала?
— Она, конечно, красивая. Но не…
— Что?
— Не то.
Они оба смотрели на нее, пока быстро кружились. Потом уже не говорили о ней, но Марияйо все еще разглядывала Мели: та теперь закурила сигарету.
Музыка смолкла. Патефонная игла шипела вхолостую. Лукас поспешил снять ее с пластинки.
— Ну как?
— Замечательно.
Все вернулись к столу. Алисия села слева от Мели и спросила ее:
— Ты ведь так хотела танцевать?..
Мели пожала плечами.
— Хочешь сигарету? — спросила она.
— Спасибо, Амелия, попозже, — ответила Алисия, глядя на свои руки.
Мели приоткрывала рот и пускала дым медленно, не дыша.
Петра сказала детям:
— Одевайтесь, ребята. Не то еще подцепите простуду. Как только придет папа, мы сейчас же поедем. Ты что, Амадео, делаешь? Что это ты придумал?
Мальчик надевал брюки поверх плавок. Он ответил:
— Да они высохли, мамочка. Потрогай, только потрогай…
— Ну скажите на милость, какой стеснительный. А ну-ка, разденься тут, за стулом, раз так. Да гляди, прячься хорошенько, чтобы никто ничего у тебя не увидел, не то, чего доброго, все испугаются и убегут!.. Что у тебя там есть, чтоб так стесняться! Ишь ты!..
Хуанито подошел к матери, чтобы она помогла ему натянуть помочи. За столиком, где сидели пятеро, одна из девушек вполголоса пела.
— Ну, ты готов?
Амадео не ответил. Он так и стоял в полутьме за стульями, он плакал.
Теперь на шоссе у переезда сидел нищий. Подстелив газету, он выставил напоказ культи обеих ног. За полуразвалившейся фабрикой в Сан-Фернандо-де-Энарес небо окрасилось в желто-зеленые тона.
Фаустина лущила чечевицу на кухонном столе у окна. Из сада до нее доносились голоса.
Кирпичные своды моста понемногу темнели, солнечная полоса ползла уже по другому берегу. Паулина провожала ее глазами вдоль пустоши, к террасам возле Алькала, где верхние срезы окрасились в цвет меди, горя пыльным и тусклым огнем.
— Что ты разглядываешь?
— Ничего.
Себастьян поднял руку и дотянулся до лица Паулины. Она спросила:
— Тебе хорошо? — И запустила пальцы ему в волосы.
— Много я накатал на этой машинке!.. Глядите: Сантандер, Вальядолид, Мединалькампо, Паленсия, — перечислял он, загибая пальцы, — Бургос, Асторга, Торо, Ла-Корупья, вся Галисия, Ионферрада, порт Пахарес, Овьедо, все это я проехал на моем «пежо», а еще через Самору, и Пеньяраду, и Саламанку!.. Всю страну! Что уж тут говорить!.. Не боялся я дороги ни днем, ни ночью, ведь в те времена было мне немногим больше двадцати. В этом возрасте, вы меня понимаете, хочется охватить все, что только возможно, весь мир тебе мал. И в любой час я отправлялся в поездку, ни о чем не спрашивал; вставал с постели, пригоршня холодной воды — и в машину! Мне было все равно, ехать за чесноком в Самору или в Басконию за железом. Какая разница! Надел куртку — и гони. Маурисио, налейте, пожалуйста. Была у меня немецкая овчарка, знаете, чудо! Чудо, не собака! Никогда ее не забуду. Какие у нее были клыки! Так вот, я говорю, что касается «пежо», тут уж мне лучше никто ничего не говори.