Харама (Ферлосио) - страница 152

— Да нет, что ты, ты так забавно рассказываешь, какие тут глупости.

— И я не кажусь тебе дурочкой? Ты, наверно, думаешь, что я — как ребенок, которому нравится воображать себя скачущим на лошади и придумывать всякие приключения? Ты так думаешь? Скажи мне правду. Я тебе кажусь совсем глупой, правда?

— Да брось ты! Какая разница, что ты говоришь? От вина все начинают фантазировать, о чем тут беспокоиться?

— Да нет, вот я, сама по себе, я…

— Что — ты?

— Ну, какая я? Вернее, какой я кажусь тебе?

— Мне? Я не сидел бы тут с тобой, если б ты была мне неприятна. Вот только плохо, что спрашиваешь об этом. Уж слишком беспокоит тебя чужое мнение.

— Не всякое. А впрочем, глупости, какая мне разница? Дело в настроении, захочу смеяться — и буду. У меня в комнате стоит зеркальный шкаф, понимаешь? Нет, не то чтоб твое мнение — я сама знаю, какая я есть… Тито, я почти пьяная.

— Тогда приляг, отдохни немного.

— Да, да, Тито, спасибо. — И она растянулась на земле. — Послушай, не обращай внимания на то, что я говорю, ладно? Это все неправда. Я начинаю что-то говорить, а потом сворачиваю куда-то и говорю совсем не то, что хотела. Гляди, какой спектакль тебе тут устраиваю, — улыбнулась она. — Ладно, неважно, мы же развлекаемся. Какая чепуха! Правда? Как ты думаешь?

— Да что ты, Лусита, ты сегодня просто неотразима.

— Слава богу, вот счастье-то. Только мне теперь уже кажется, что я катаюсь не на лодке, а на карусели. — Она положила голову на сверток одежды, повернулась на бок: — Уже наступает ночь. И правда, совсем темно.

Теперь Лусите был виден другой берег, уходящие вдаль пустоши и темные ложбины, где тень густела и откуда выливалась, затопляя раввину, вползая на склоны холмов, пробираясь от куста к кусту, пока не сливалась, темнея, в одно сплошное целое — в неуловимые хищные сумерки, таившие в себе угрозу для животных. Казалось, в сумерках прячутся лапы, когти и зубы, ночь словно принюхивается, хищная и кровожадная, нагоняя ужас на беззащитные гнезда и норы; черное поле, и средь поля — циклопий глаз поезда сверкает, словно глаз дикого зверя.

— Ну расскажи мне что-нибудь.

В роще еще оставалось немало народу. В темноте слышались звуки губной гармоники. Играли марш, немецкий марш времен нацизма.

— Тито, ну расскажи что-нибудь.

— Да что тебе рассказать? Что?

— Ну что-нибудь, что придет тебе в голову, выдумай что-нибудь, мне все равно. Лишь бы интересное.

— Интересное? Да я вообще не умею рассказывать. Да и что интересное? Ну скажи, что ты считаешь интересным?

— Из приключений что-нибудь, например, или про любовь.