Опрокинулась бутылка. Ее вовремя подхватили, чтобы не успела скатиться со стола.
— Где пьют, там и льют, — сказал кто-то.
Разлитое вино поблескивало на столе, и Марияйо вела пальцем ручейки к краю стола, чтобы они стекали на землю. Фернандо почувствовал, как капает ему на ноги.
— Эй, дорогая, льешь на меня.
— Вот это и есть веселье! — сказала она и дотронулась до его плеч и лба кончиками пальцев, смоченными в вине.
— В тебе веселья — хоть отбавляй! Ты — фонтан радости…
Стемнело. Клан Оканьи зашевелился, собирали вещи. Лолита крикнула:
— Ну что же, мальчики, будем мы танцевать или нет?
— Взяла бы сама и запела.
Фелипе Оканья стоял возле столика, смотрел, посвистывая, на родных и крутил на пальце связку ключей. Петра сказала:
— Ну смотрите, если я чего-нибудь недосчитаюсь, когда приедем домой, поняли?
— Недосчитаешься вольного воздуха, — сказал Фелипе, — вот чего недосчитаешься.
— Да, это ты правильно сказал, я провела как раз такой день, какого мне будет не хватать.
Фелипе ответил:
— Зато твои дети хорошо провели день, что тебе еще?
— Да, да, и мой муженек. За счет того, что я торчала тут одна и беспокоилась и за них, и за тебя.
Как бы в подтверждение своих слов она потрясала разными предметами, которые складывала в сумку — пластмассовые стаканы, ножи, салфетки, и продолжала:
— Я тебе скажу, в чем дело!.. Достается всегда мне. Если кувшин стукнется о камень — плохо кувшину, если камень стукнется о кувшин — все равно плохо кувшину. Вот как получается.
Нинета помогала ей собираться.
— Ну уж и денек! — продолжала свое Петра. — Только и вспоминать мне в Мадриде о вольном воздухе… Нинета, подай, пожалуйста. А ты что тут торчишь, нечего делать? Мог бы пойти к своей развалине, ведь нам давно уже пора ехать.
— Эта развалина всех вас кормит.
— Ну да, этот урок я уже затвердила наизусть. Можешь не повторять. Разве не ты говорил, что у тебя не в порядке ближний свет? А посмотри, на улице ночь. Сам знаешь, дорожная полиция не будет с тобой цацкаться, возьмут и оштрафуют… — Она повернулась к нему лицом.
— Что ж, вытащим из кармана и заплатим, прах их возьми!
— Ты нарочно меня расстраиваешь.
Лукас запротестовал:
— По какому такому тройному правилу я должен один заниматься патефоном? Вы меня навечно избрали, что ли?
— Так ты же сам никого к нему не подпускаешь.
Сакариас жестом отклонил зажженную трубку, которую ему предлагал Самуэль. Тот подтолкнул локтем свою невесту.
— Нет, ты только погляди, — тихонько сказал он ей, — погляди на этих двоих — хорошо устроились на уголочке, — и кивнул в сторону Мели и Сакариаса.