Я вытаращился на нее, но она в ответ лишь изогнула бровь.
— Леви лишает тебя горячего душа? — Зак повернулся ко мне и медленно проговорил: — Интересно.
Я взглянул на Пикси:
— Может быть, тебе просто следует поставить будильник, чтобы успевать на раздачу горячей воды?
На что она ответила:
— А может быть, тебе следует принимать душ на ночь, тем самым избавив нас от проблем?
— А может, тебе просто перестать ныть?
— А может, ты будешь ходить выбритый наполовину все лето?
— Вау, — Зак явно забавлялся, переводя взгляд с нее на меня и обратно. Он кивнул. — По-моему, все не так уж плохо. Кажется, все правильно.
Козел по имени Марвин снова заблеял.
— Да уж, — фыркнула Пикси. — Ладно, мне нужно возвращаться к работе. Было здорово увидеться, Зак, — она коротко махнула ему рукой на прощание и скрылась за дверью.
— Увидимся, — Зак провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду, а затем повернулся ко мне и улыбнулся.
Я уставился на него.
— Что?
Он рассмеялся:
— Не знаю, закончится ли на этом ваше противостояние, но вам, правда, нужно разобраться со своим дерьмом.
Я вздохнул и убрался подальше от Марвина, пытавшегося зажевать мой ботинок.
— Знаю-знаю. Все хотят, чтобы я написал это чертово эссе.
— Нет, я имел в виду Сару, — сказал он. — Но ты прав. Эссе тоже необходимо написать, — вдруг он присвистнул. — Черт возьми, чувак. У вас столько гребаных причин быть вместе.
Марвин поднял глаза и заблеял снова.
— Поговори мне.
***
В тот день, закончив работу, я зашел внутрь и направился к лестнице. Обогнув перила, я лицом к лицу столкнулся с Эллен с кипой почты в руках.
— Вот ты где, — она улыбнулась и прижала конверты к моей груди. — Еще письма.
— Хм, спасибо, — я взял почту у нее из рук.
— Всегда к твоим услугам, — она прошла мимо меня.
Я взлетел по лестнице, вошел в комнату и бросил письма на стол. Один из конвертов выскользнул и ударился о мой ноутбук, заставляя экран ожить. В окне почты обнаружилось новое сообщение. Подойдя ближе, я увидел, что оно от мамы, и в груди что-то сжалось.
Я не разговаривал с родителями на протяжении месяцев.
После смерти Черити мама и папа слегка спятили. Вместо того, чтобы попытаться справиться со смертью дочери, они начали выплескивать раздражение друг на друга. Они постоянно ссорились и бесконечно горевали. Но по одиночке. Они не знали, как утешить друг друга, все глубже и глубже погружаясь в пучины персонального горя.
Они разъехались спустя три месяца после случившегося, и оба покинули город.
Отец получил место в Неваде, где тут же похоронил себя в кипе работы и начал курить. Он даже не удосужился попрощаться перед отъездом. Думаю, он полагал, что «официальный» отъезд с неотъемлемыми наилучшими пожеланиями был для него слишком тяжелым.