— Надеюсь, вы пьете без молока? Оно закончилось, — произнес он, отодвигая в сторону несколько бумаг, чтобы поставить поднос на угол стола.
— Я обойдусь. Спасибо, сэр.
— Так же, в прошлом месяце произошел небольшой инцидент с сахаром. Вы найдете несколько кусков в сахарнице, но они слишком карамелизовались. Боюсь, термохимическое разложение необратимо, и все же технически это сахар.
Из сахарницы торчали несколько волнистых, темно-коричневых завитков. Они застыли в странных изгибах, словно миниатюрный осьминог был повержен в неподвижность элегантной серебряной ложкой.
— В самый раз, — ответила я, — так чем я могу помочь вам?
Джекаби уже устроился в широком кожаном кресле и принялся просматривать первую книгу из стопки. Полностью поглощенный своим исследованием, он рассеяно грыз завиток коричневого сахара и не подавал ни единого признака, что слышал меня. Испытывая неловкость, я села в кресле напротив и отпила из чашки, находя утешение в такой простой привычке, в то время как он пролистывал страницы, оставляя то тут, то там клочки бумаги в качестве самодельных закладок.
Мой праздный взгляд блуждал по комнате, изучая книги и декор. Здесь было множество интересных артефактов и томов, но я все же заметила, что кое-чего не доставало. Ни единой фотографии или портрета — да, даже простого силуэта — не украшало стены этой комнаты. Даже в одинокой холостяцкой квартире Артура Брегга был портрет женщины. Женщины, которую он любил. Которая любила его. Которая рыдала на улице, когда его не стало. Воспоминания сковали мне горло. Я задумалась, что печальнее: оставить кого-то плакать по тебе после твоей смерти или вообще не иметь никого, кто мог бы скучать по тебе.
Мой взгляд снова упал на банку с надписью «залог», набитую банкнотами, что помогло мне перейти от жалости к другим до жалости к себе. Встреча с Хатун напомнила мне о моем бездомном состоянии. И я старалась придумать, как бы получше поднять тему аванса, прежде чем наступит вечер, и мы расстанемся до утра. То ли от крепкого чая, то ли от полнейшего безделья, я почувствовала волнение, ожидая, когда Джекаби оторвется от чтения.
Я налила еще чашку горького чая из прекрасного чайника и вернулась на свое место. Я заметила проблеск света на стене и обернулась в поисках того, что могло его отражать. Когда я посмотрела назад, то увидела, что свечение разрослось, распространяясь по поверхности. Я не могла отвести взгляд. Мой мозг лихорадочно пытался понять, на что именно я смотрю. Это было лицо. Лицо женщины, серебристое и бледное. Затем показалась гладкая, стройная шея, а за ней и тело, одетое в простое платье, белое и такое же нематериальное, как и она сама. Она выплыла из стены, как пловец выныривает из бассейна. Только здесь не поверхность за ней, а она сама словно покрылась рябью от движения. Осторожно и плавно призрак вошел в кабинет.