Во введении я писал о том, что был зачарован теорией биологической эволюции Чарльза Дарвина и попытками ученых приложить его идеи к творчеству и гениальности. Я впервые заинтересовался Дарвином в колледже, когда читал о его взаимоотношениях с Джоном Гульдом. Ученый, вернувшись в Англию с Галапагосских островов, разослал зоологам образцы вьюрков для профессионального определения. Одним из наиболее уважаемых экспертов был Джон Гульд. И самое важное не то, что случилось с Дарвином, а то, чего не случилось с Гульдом.
Заметки исследователя показывают, что Джон пытался отнести птицу к разным видам, продолжая сомневаться по поводу количества видов вьюрков. Информацией он владел, но не знал, какую пользу она принесет. Гульд предполагал: если Бог сотворил всех птиц одномоментно, при создании мира, то виды из разных ареалов проживания будут идентичными. Ему и в голову не пришло попытаться проследить разницу по месту обитания. Эксперт полагал: раз птицы настолько отличаются друг от друга, должны считаться разными видами.
В этой ситуации меня потрясло, насколько неодинаково отреагировали на проблему эти двое. Гульд думал так, как был приучен – в качестве эксперта по таксономии. Он не заметил, что вьюрки – учебный пример эволюции, лежащий перед ним как на ладони. Дарвин же даже не знал, что это вьюрки. Таким образом, человек, обладающий умом, познаниями и опытом, не увидел отличий, а исследователь, гораздо меньше знающий и менее опытный, выступил с идеей, сформировавшей наши представления о современном мире.
Дарвину удалось прийти к своей гениальной идее, поскольку он отличался продуктивностью мышления: ему принадлежит множество теорий. Гульд же сравнивал новые идеи и гипотезы со своим предыдущим шаблонным опытом, мысля репродуктивно. Если идеи не соответствовали тому, чему его учили, он отвергал их как бесполезные. С другой стороны, Дарвин был готов отказаться от опыта мыслителей прошлого и задействовать другие перспективы и теории, чтобы посмотреть, куда они приведут.