Приподнялся я, обошел осторожно вокруг, потом осмелел, на броню влез, вовнутрь заглянул. Никого нет!
Вернулся в овощехранилище, рассказал обо всем танкистам. Те переглянулись между собой, потом офицер спрашивает:
— Ну что, попробуем?
— Попробуем, — отвечает второй танкист. — Меня в тылу обучали немецкие танки водить.
— Давай, — говорит мне офицер, — доставляй нас к этому самому танку. Одним нам не доползти.
Подумал я и предупреждаю танкистов:
— Вот что, ребята. Одно условие — не стонать, не кричать, за какую бы руку, ногу раненую я вас не схватил. Во-первых, не знаю я, в какие конечности вы ранены; во-вторых, потом поздно будет разбираться, где у вас правая, где левая нога.
Согласились они. Взвалил я танкистов на спину, и поползли этакой троицей-каракатицей. У фашистов, видно, бдительность притупилась, думали, что всех нас прикончили, ничего они не услышали. Добрались мы до танка благополучно. По одному затащил я их в танк, устроились — они впереди, а я где-то в закутке приспособился.
Поговорили танкисты между собой, посоветовались, потом слышу: загремел мотор. Меня этот шум так надвое и разрезал, потому что я все тихо старался сделать, дыхание и то сдерживал, а тут… Ну и пошло. Машина дернулась, я головой о заднюю стенку — трах! Машина притормозила — я о переднюю стенку, а потом уж и боковые головой начал молотить. Вот что скажу вам, ребята: быть танкистом на войне — самое что ни на есть трудное дело. О броню головой стукает, кишки в животе путаются, а еще бензин с маслом в нос бьет. Чуть я на волю не сиганул. Был момент, полез было на стенку, да вовремя сообразил: немцы же вокруг.
Рванули мы по всем кострам, да ребята еще из пулемета немцам жару добавили. Из пушки не стреляли: некому было. Затрясло меня еще сильнее, а танкисты веселые стали.
— Эй, пехота, не бойся, теперь вырвались, теперь они не погонятся, с нашими встретиться побоятся, — кричат мне.
А я слова в ответ произнести не могу. Потом остановились.
— Ну, скоро у своих будем, — говорят танкисты.
И стал я тут соображать.
— Вот что, — говорю, — товарищи. Сейчас мы перед своими появимся и они нас, как миленьких, из пушек расстреляют. Откуда им знать, что в немецком танке свои разъезжают.
— А ведь и правда, — отвечают танкисты. — Что же делать?
— А то, — говорю, — что, кто в ногу ранен, снимай сапог.
Начал офицер разуваться. Портянка от крови набухла, сапог не снимается. Наконец, разрезали мы его чем-то, подали мне танкисты какой-то стальной прут, укрепил я на нем красную портянку и к немецкому танку этот флаг прикрепил. Двинулись дальше и тут слышим: первый снаряд разорвался, потом еще один, а потом совсем зачастили.