— Куда же ты, сынок? Лучше места не найти.
Наклонился над ямой — оттуда голос идет. «Как же, — думаю, — в эту яму попасть?» И тут заметил — на земле полоска света лежит. Понял, что это и есть вход. Втиснулся, наблюдаю такую картину. В землянке у стенки лежак, посредине что-то, на стол похожее, стоит, а в углу печурка и труба вверх уходит. Обрадовался. Хотел ребят позвать, да сообразил, что даже еще один солдат здесь никак не поместится.
Пригляделся — вижу: старуха на лежаке сидит. Ноги на землю опустила, руками о край лежака оперлась. Видно, иначе трудно ей сидеть было. Скинул я плащ-палатку, стряхнул с нее воду.
— Ты возле печки одежду пристрой, — говорит старуха.
Какой солдат от такого откажется. Повесил я плащ-палатку на задвижку трубы, повеселел от негаданного-нежданного счастья.
— Здравствуй, — говорю, — мамаша, подвигайтесь к столу, ужинать станем.
— Не могу я, потом до лежака не доберусь, да и трудно мне за столом сидеть. Мне сюда Анютка пищу подает, — отвечает старуха.
— Ну так я тебе на сегодня заместо Анютки буду, — говорю.
Развязал вещмешок, достал, что бог и старшина послали, котелок с водой на плитку бросил. Сижу, молчу, чай дожидаюсь. Чего тут говорить, и так все ясно.
— Откуда ж вы будете? — спрашивает старая.
— Это как сказать. Вообще-то я родом из Сибири, а сейчас вот откуда и куда иду, о том говорить не положено.
— Да я не о том. Я спрашиваю, много ли вам верст пришлось пройти?
— Много, — отвечаю. — Если все километры, которые солдат за войну отмерил, сложить, в тридевятом царстве в тридесятом государстве оказаться запросто можно.
— Слушай, сынок, — спрашивает женщина, — а не доводилось тебе случайно встретить солдата по фамилии Носов?
Подумал я, повспоминал — нет, не доводилось такого солдата встречать.
— Ну, да где же на таком пространстве да среди такой толчеи встретить? Это я так, на всякий случай. Не встречал, может, встретишь еще. Всяко в жизни бывает.
— Бывает, — говорю. — А где ж он у тебя?
Старуха вздохнула.
— Если бы знать. Как проводила сыночка в сороковом году, так и не видели его мои глаза. В Бресте он, в крепости, служил. На самой границе. Может, уж и нет на земле сыночка, может, сложил свою головушку.
— А может, и жив, может, воюет, сердцем рвется, а весточку прислать не может.
— Может, и так.
Тут и чай поспел. Нарезал я хлеба, сало разделил, чайку ей в кружку налил. Она велела из чугунка картошку достать, и получился у нас не солдатский, а царский стол. Поужинали, спать собрались. Устроился я на соломе в углу, а уснуть не могу. Слышу: старая тоже не спит.