Наши статьи печатались в разных газетах: мои — в «Правде», статьи Фёдорова — в ленинградских газетах, а Ширшова и Кренкеля — в московских газетах.
Кренкелю приходилось много и тяжело работать. Когда замечательный лётчик Чкалов летел через полюс в Америку, Теодорыч двое суток не снимал наушников. Мы сидели около него, волновались. Кренкель слушал:
— Чкалов летит на Рудольф.
— Чкалов над Рудольфом.
И наконец:
— Чкалов пролетел Рудольф.
Мы обрадовались. Скоро он будет над нами! Валерий Павлович сбросит нам письма, газеты, журналы.
Мы не отрываясь смотрели на небо. Но оно, как нарочно, было сплошь закрыто облаками. Мы слышали гул чкаловского самолёта, но видеть его не видели. И нас Чкалов не видел.
Я в шутку ругал Петю и Женю:
— Всё от вас зависело, браточки. Не могли приготовить чистое голубое небо! А ещё мастера погоды!
Когда собирался лететь в Америку замечательный лётчик Михаил Михайлович Громов, мы по радио передали родным:
— Пришлите нам через Громова посылки, письма, книги!
Мы решили нарисовать на льду яркое пятно, чтобы Громов нас заметил. Проваливаясь в снежной каше, мы тащили нарты с краской и прилежно разбрызгивали её вениками. Сделали громадный оранжевый круг. Ждём. Кренкель сидит у радио, а мы нетерпеливо смотрим на небо. Прошло несколько часов. Вот-вот Громов покажется.
Вдруг Кренкель заявляет:
— Слушайте, Громов передаёт радиограмму: «Завоевателям Арктики — привет!»
— За привет спасибо, — толковали мы, — а где же он сам?
Потом поняли. Ведь Громову надо лететь в Америку через полюс, а нас уже отнесло от полюса километров на двести.
Так и улетел Громов с нашими подарками в Америку.
Дни шли за днями. Шесть месяцев мы уже прожили на льдине. Осталось ещё столько же. Но самое трудное впереди. Кончился полярный день. В октябре мы увидели солнце в последний раз. Началась долгая, холодная полярная ночь.
Мы оделись по-зимнему. В палатке стало тесно, потому что наши шубы, малицы, куртки, рукавицы, меховая обувь — всё это занимало много места. Да ещё «тапочки». Так мы называли громадные валенки с отрезанными голенищами. В такой «тапочке» можно свободно купать годовалого младенца. На тапочки напяливались ещё галоши — «пароходы».
Одеваться при нашей тесноте надо было осторожно. Мы всегда помнили: влезая в спальный мешок, не ударься головой об угол стола. Надевая фуфайку, не опрокинь пепельницу и пузырьки Ширшова. Вытягиваясь во весь рост, берегись гайки на потолке.
Входить во «дворец» тоже надо было осторожно. Направо — «кабинет» Кренкеля: радиоприёмники, инструменты, — как бы там чего не смахнуть, не испортить. Налево — самодельный «буфет»; заденешь — всё полетит. На полу ящики Ширшова. Перешагивая через них, гляди в оба. В ящиках драгоценные пробы воды.