– До утра высушатся, и никакая колючка мне больше не страшна! – поставив готовый поближе к костру, он принялся за второй.
Кудим ткнул рыбу палочкой; шипящий сок свернулся на поджаренном боку, а аромат рыбьего мяса ударил в ноздри.
– Нет, второй я потом сплету, сначала поем, а то, боюсь, от голода сделаю что не так, – отложив стебли, Дамкум проезрал ближе к костру, даже не расцепив сложенные ступнями ноги.
Кудим снял рыбу и положил на ровную глинистую почву. Разорвав руками рыбий бок, ухватил кусок, подставив под него ладонь, и поднес ко рту.
– У-у-у, давно мы с тобой так хорошо не ели, – обжигаясь, он прожевал белое сочное мясо и потянулся за следующей порцией.
Дамкум лишь промычал в ответ что-то нечленораздельное. Когда от рыбы остался только остов и плавники с хвостом, певец-сказитель улегся на бок, начисто забыв о сандалиях, и, мечтательно глядя на звезды, тихонько запел:
Когда наверху небо не было названо,
Твердая земля внизу по имени не была еще названа…
Тростниковая хижина не была еще циновкой застелена,
Болотистая почва еще не появилась…
Вот тогда-то и зародились боги
[62].
Река аккомпанировала человеку, плескаясь волной, шелестя камышами. Певец прислушивался к звукам природы, и его голос вплетался в мелодию, созданную ветром и водой. Костер шипел, поглощая сухие ветки, и те в ответ трещали, осыпались искрами, которые тут же подхватывал ветер и уносил в ночное, черное, как волосы красавицы, небо.
Прервав сказ, Дамкум спросил:
– Ты рассказывал о белом верблюде, но я так и не понял, при чем тут орел?
Кудим не сразу ответил. Он задумался о своей судьбе, мысленно возвращаясь в прошлое. Несладкой была его жизнь, но он познал глубины мастерства, научился быть терпеливым, обрел свободу, наконец! Последней волей мастера была его свобода! Он так и сказал: «Я любил тебя, как сына, хоть ты и не подозревал. Теперь, когда я покидаю этот мир, ты волен жить, как хочешь и где хочешь». И тогда Кудим вспомнил свои сны, в которых мать шептала ему одно слово – Маргуш.
– Орел – посланник матери. Он ведет меня к ней. А белый верблюд… не знаю, что с ним. Надеюсь, он был полезен моему отцу… больше, чем я.
– Э-э-э, брат, а ты таишь в своем сердце обиду!
Кудим насупился. Поэт заглянул глубже, чем того хотелось. И от этого все волшебство вечера улетучилось.
– Давай спать, день был нелегким, да и завтра такой же будет.
Кудим встал, подхватил свою котомку, снял еще влажные вещи и пошел во тьму.
– Ты куда?.. – опешил Дамкум.
– Спать.
– А костер?..
– Пусть догорает. А укладываться лучше подальше. Если кто смотрит за нами и замышляет недоброе, то на огонь пойдет. Так что решай сам, где лучше.