Надя надменным взглядом оценивает, насколько врет ее кавалер.
— Что-то про вас никаких таких разговоров не было. Хотя Элеонора мало о ком из простых рассказывает. Больше о знаменитостях. Кто приходил, кто сидел на креслах, лежал на канапе, играл на роялях. Она — женщина высокого уровня. Мы с ней подруги.
Сердце Макса отрывается. Вызывая острую боль, оно мечется в груди, падает в низ живота и стремительно вздергивается до самого горла. Сам он превращается в приемник, настроенный на одну станцию с позывными «Элеонора».
Матвей Евгеньевич привстает и катит кресло ближе к своей пассии. Она болтает ногами в белесых от соли и снега сапогах. Протягивает фужер: «Налей-ка!»
— Спирт? — брови Туманова в который раз взлетают домиком.
— Нет. Вина для кайфа. Чтобы взяло покруче. Ах, какие вина пьет Элеонора. Закуски — не то что ваша колбаса. Выносится гостям большой бронзовый поднос. На нем маленькие, вот такие крошечные… (Она соединяет большой и указательный пальцы. Образовавшийся кружок подносит к глазу. Смотрит через него сначала на Макса, потом на Туманова) бутербродики. Делается просто. Вырезаются специальной машинкой из хлеба кружочки или квадратики, на них немного масла, сверху кусочек ветчины или там мяса, грибов, рыбы, на это веточку петрушки, кинзы и колечко красного болгарского перца. Потом кусочек сыра и в духовку. Раз и готово. Уйма всяких получается. В каждый бутербродик втыкается тонкая серебряная малюсенькая шпага. Берешь за ручку и в рот — ам! А вы тут понарезали…
Матвей Евгеньевич и на этот раз смеется. Он давно выработал такую реакцию на любую незапрограммированную ситуацию. Когда не знаешь, как реагировать, лучше всего откровенно смеяться, — считает он. В доме Ласкарата Туманов бывал нечасто. Василий не любил якшаться со своими музыкантами. Принимал раз в год, в день ангела. Элеонора своим видом подчеркивала, что делает одолжение, выслушивая цветистые комплименты оркестрантов.
Они ее не любили. За глаза презрительно обзывали «помойкой». Вообще-то этим словом обозначался ресторан ВТО, выходящий овальным фонарем на Пушкинскую площадь. Элеонора работала в нем официанткой, пока Ласкарат не забрал ее оттуда. Вместе с трудовой книжкой она унесла оттуда и оскорбительное ’прозвище. Поэтому Матвею Евгеньевичу были смешны восторги сидящей рядом с ним провинциальной девушки. Он не мог не просветить наивное дитя:
— Милая Надюша. Красиво накрывать столы Элеонора научилась в актерском ресторане, где работала самой обычной официанткой. Хотя нет. Не обычной. Она позволяла себе погулять с артистами, пропивающими гонорары.