В это время в жизни Айседоры наступил период величественной музыки Вагнера и попытки выразить ее в пластических импровизациях. «Я дошла до состояния, когда внешний мир кажется холодным, призрачным и мертвым. Театр был для меня единственной живой реальностью. А может быть, это был тот же Эрос, только под другой личиной?» – размышляла Дункан в своем дневнике.
Любовь не замедлила пробудиться – художник и искусствовед Генрих Тоде увидел в Айседоре святую Клару, а Айседора в нем – святого Франциска из трудов Микеланджело. Роман этот не был земной страстью: «Он покорял меня одним лучезарным взором, от которого все кругом будто расплывалось, и дух мой на легких крыльях несся к горным высотам. Но я и не желала ничего земного».
Как раз в это опасное для формирования Любовницы время импресарио предложил Айседоре Дункан контракт на гастроли в России. «Санкт-Петербург был только в двух днях езды от Берлина. Но казалось, что попадаешь в совершенно иной мир бесконечных снежных равнин и темных лесов. Холод и степи, блестящие от снега, как будто немного остудили мой разгоряченный мозг, – напишет Айседора. – Поездка по России была прервана ранее заключенными контрактами, требовавшими моего возвращения в Берлин».
В Берлине у Дункан впервые возникли долгие и серьезные отношения с мужчиной – она познакомилась там с великим английским театральным режиссером Гордоном Крэгом. Айседора описывает их знакомство так: «После спектакля ко мне в гримерную вошел красивый, но очень рассерженный человек.
– Вы поразительны! – воскликнул он. – Вы необыкновенны! Но отчего вы украли мои идеи и где вы раздобыли мои декорации?
– Что с вами? О чем вы говорите? Это мои собственные голубые занавеси. Я их придумала в пять лет и с тех пор танцую на их фоне!
– Нет! Это мои декорации и мои идеи. Но вы – существо, которое я представлял себе среди них. Вы – живое воплощение моих мечтаний.
Крэг повез меня в свое ателье, которое располагалось на самом верху высокого берлинского дома. Пол там был черный, навощенный, усыпанный искусственными лепестками роз. Передо мной стояло воплощение молодости, красоты и гения. Вспыхнув внезапной любовью, я бросилась в его объятия, побуждаемая темпераментом, спавшим два года, но всегда готовым проснуться. На мой зов откликнулся темперамент во всех отношениях меня достойный; я нашла плоть своей плоти и кровь своей крови».
Однако страсть Крэга к театру оказалась сильнее страсти к женщине – через несколько недель упоения чувствами началась ожесточенная многомесячная война между гениальностью Гордона Крэга и вдохновением Айседоры.