– Значит, все-таки тетку никто не убивал? Она сама покончила с собой? – тихо спрашиваю я.
– Да. Узнав, что Андрей умер от ее руки, мадам, как ты помнишь, сказала, что пойдет наверх и примет лекарство. Она так и сделала: приняла лекарство, помогающее раз и навсегда от всех болезней и душевных расстройств – яд. Мария высыпала весь оставшийся у нее цианид в принесенный ранее с кухни стакан с водой, сделала последнюю запись в своем дневнике и выпила смертельный раствор.
Поежившись, я вспоминаю мертвое тело, лежащее ничком на кровати, разметавшиеся по покрывалу развившиеся локоны…
– То есть Мария наказала сама себя за отравление невинного, на ее взгляд, человека? Интересно, а если бы задуманные ею убийства Деда и меня все-таки удались, и она получила бы заветное наследство, стала бы она тогда сводить счеты с жизнью? Мучила бы ее совесть тогда? – задаю я терзающий меня вопрос.
– Ох, боюсь, что нет, – отзывается Городецкий. – Думаю, она бы спокойно воспользовалась полученными через два ваших трупа деньгами для решения своих финансовых проблем.
– И это та самая девочка, которая когда-то не могла принять любую, даже малейшую фальшь? Возмущавшаяся тем, что связи Деда помогли ей поступить в университет, или тем, что за генерала пишет диссертацию его адъютант!
– Да, жизнь меняет нас порой до неузнаваемости, – задумчиво тянет слова детектив. – Знаешь, мне порой кажется, что люди – словно камни в гигантской дробилке. Они каждый день с грохотом сталкиваются друг с другом. Но если на одних от таких столкновений углы сбиваются, сглаживаются, и они все меньше ранят ими окружающих, то на других идут трещины, и от них откалываются куски, оставляя после себя острые края…
– А некоторые разрушаются совсем, – подхватываю я, снова вспомнив мертвую Марию, и с интересом смотрю на Антона. – Да ты прямо поэт! Оказывается, сыщики тоже способны мыслить аллегориями.
– А ты думаешь, у меня в башке только статьи Уголовного кодекса? – ухмыляется Городецкий, и в его голосе появляются мурлыкающие нотки. – Если хочешь, можем прямо сейчас заняться изучением моего богатого внутреннего мира…
– Э! Так нечестно! Ты еще не объяснил, кто пытался отравить Деда и подсунул мне пузырек с ядом, – возмущаюсь я.
– А это еще одна длинная история. И начинать ее придется с событий одиннадцатилетней давности… Итак, летом восемьдесят четвертого ты случайно стала свидетельницей непреднамеренного убийства генералом его жены. Сначала ты решила воспользоваться этой возможностью, чтобы выторговать себе избавление от регулярных унизительных телесных наказаний. Затем, чувствуя свою власть, начала требовать от своего деда все бо́льших уступок.