Я улыбаюсь, когда уголки его губ приподнимаются, снова обнажая красивые ямочки на щеках.
— Что именно ты хочешь знать? Люблю ли я трахаться грубо? Да, если я трахну тебя, это будет грубо, это будет грязно.
— Что? Нет! — я выдыхаю, не в силах сдержать смех, вырывающийся из меня. — Это… это не то, что я имела в виду.
— Ты серьезно хочешь знать, почему я нахожусь здесь, не так ли, Харпер? — он скрещивает руки на своей сильной груди, мышцы перекатываются под его кожей, и он слегка отклоняется на пятках назад.
Я вздергиваю подбородок и смело встречаю его взгляд.
— Да, — отвечаю я. — Или, в противном случае, я не смогу быть с тобой.
Он смеется над моим детским требованием.
— Ну, конечно, маленькая Рыба-лев, ты ведь красивая девушка, у которой ядовитые шипы, что способны больно ранить. Ты спрашиваешь это, потому что знаешь, если я признаюсь, то мне придется уйти самому. Потому что, сказав правду, я не смогу остаться рядом с тобой, так?
Мои губы крепко сжаты в тонкую линию.
Он с силой хватает меня за талию и притягивает к своей крепкой груди. Сама того не желая, я оборачиваю руки вокруг его шеи, меня накрывает чувство комфорта и безопасности, словно я уже принадлежу ему. Затем он приближается губами к моему уху и тихо шепчет:
— Я убил своего брата, Харпер. Я убил номер Пять. Я застрелил его в голову и затем отправил на тот свет мужчину, который запорол это гребаное задание год назад в Европе. Понимаешь, малыш, мне позволено убивать людей, если я того желаю. А в этот раз мне было необходимо убить этих двоих. Но тут образовалась небольшая проблема. Моих начальников не обрадовала такого рода самодеятельность, потому что я убил достаточно ценных людей, которые были выгодны организации. Они сказали мне, что я провалил психологическую аттестацию, когда убил членов организации. Но убить или избавиться они от меня не могут, так как я практически идеальное смертельное оружие, бесценное для организации. Но на данный момент я опасен для членов организации, для себя и для всего мира. Они сказали, что не могут винить меня в произошедшем, так как, скорее всего, на мне сказались годы двадцатилетней подготовки и годы безупречной работы. Один провал ничего не значит. Мне посоветовали принудительно отдохнуть и развеяться на пляже в Хантингтон Бич. Они хотели посмотреть, может, на меня бы оказали положительное воздействие отдых и спокойная обстановка.
Я смотрю на него в упор. Его лицо искажает жестокая маска, но его слова были произнесены обычным, почти безразличным голосом. Он смотрит искоса, вокруг глаз и на лбу образовываются напряженные морщинки, челюсть крепко сжата, в ожидании моей реакции.