— Действительно, нет ничего глупее так называемых «средних цифр»! У меня, допустим, сто рублей, у вас ничего, а в среднем мы имеем, конечно, по пятьдесят! Продолжайте, мы вас слушаем.
— Еще 16 марта я подал из Серпухова докладную в Реввоенсовет Республики и Казачий отдел, где высказывал свои соображения насчет того, как привлечь основную массу населения Дона на нашу сторону. Мне известно, Казачий отдел полностью поддерживает эти предложения. Что касается Реввоенсовета, то никаких откликов мы оттуда не имели, а Гражданупр как его рабочий орган придерживается до сего времени противоположных взглядов. Этим и объясняются наши неуспехи на фронте в последнее время. Я, разумеется, не касаюсь тут внешних причин вроде Антанты и международных заговоров против русского народа... Мой вывод, как практика с фронта, поддерживаемый Казачьим отделом: нужны срочные формирования казаков, не раз доказавших свою преданность либо лояльность, — корпус или даже конная армия — для освобождения всей области от Деникина. Нужно веское поощрение для красных казаков, которые испытывают до сей поры некое ущемление... Июньский декрет не везде выполняется, а чаще саботируется все тем же Гражданупром! Товарищ Ленин, окраины Дона как в мае прошлого года, так и весной нынешнего подверглись разгулу провокаторов, влившихся в огромном числе в тогдашние красногвардейские ряды, — продолжал Миронов. — Я имею в виду анархистов и просто деклассированные элементы, отходившие с Украины... Это тяжелая драма фронтового казачества, которая будет когда-нибудь освещена беспристрастной историей. Среди сотен расстрелянных и сосланных было много невиновных. Революции сделала такие углубления, что бедный ум станичника бессилен разобраться в совершающихся событиях... Наконец, всякие глупости в «Военных известиях», что русское казачество не что иное, как зоологическая среда... Надо ввести военную цензуру для подобных теоретиков.
Ленин вновь усмехнулся и теперь уже откровенно посмотрел на свои часы с потертым, стареньким ремешком. Миронов говорил более пятнадцати минут — небывалый регламент в этом кабинете.
Закончил глуховатым от волнения голосом, как и начинал:
— Владимир Ильич, мне поручается формирование конного корпуса. Прошу оказать всемерную поддержку, чтобы я в короткий срок смог перехватить инициативу из рук белой армии на Южном и Донском фронтах, чтобы прекратить казни наших людей в тылу Деникина и отвоевать нынешний урожай хлеба у нас на Юге и в части Воронежской губернии. Пока еще не поздно. — Миронов сделал шаг назад и, опустив руку с бумагами, добавил как бы от себя лично: — Я знаю, существует недоверие ко мне, как к бывшему старому офицеру. Я человек действительно уже пожилой, старого закала, мне претит и не по душе некая анархия у нас... Но кто бы обо мне чего ни лгал, я торжественно заявляю здесь, перед лицом пролетариата, что делу его не изменял и не изменю ни при каких условиях! А что касается людей подозревающих и не понимающих, в сущности, коммунистической идеи, то не мне одному от этих толкователей тяжело и больно, а больно, думаю, всему трудовому крестьянству.