— Есть случаи дезертирства, — продолжал ненужный уже доклад Хвесин. — Вообще-то с начала мятежа, с марта, на восстание были кинуты мелкие части... Недооценка момента...
Миронов, нарушая всякий этикет, сплюнул под ноги.
— При таких пирогах я бы на месте Секретёва был уже в Воронеже, а то и дальше. У этого пьяницы, как видно, разведка ни к черту! А? Вот воюют, подлецы. Ведь нас, вообще говоря, можно уже в кольцо брать, как курят, голыми руками! — И снова оглянулся на Трифонова: — Едем в таком случае к дивизии, время дорого. Минутами и секундами жить придется...
...Вечером, вернувшись на ночлег, Миронов выкроил время и зашел к Анатолию Попову проститься. Тот засовывал какие-то вещи, книги, записные книжки в дорожный мешок, очень застеснялся, когда вошел комкор. Выпрямился с опущенными руками, отшвырнув мешок на кровать.
— Проходите, Филипп Кузьмич. Вот за стол, пожалуйста, — сказал он. И сам сел на кровать. Потом снова встал. — Чаю не хотите? Я скажу хозяйке.
— Нет, спасибо, — сказал Миронов. — Я, как верблюд, могу по семь дней не пить и не есть... Да... Утром уезжаете? Куда, если не секрет?
— В район Царицына. Направление — в конный корпус Буденного. Бригадным комиссаром...
— Н-да. Так что же произошло в Воронеже?
Анатолий сидел на кровати как побитый, сложив на коленях руки. Ответил после длительной паузы:
— Не понимаю, что происходит... Ну, было совещание политработников. Проводил Троцкий. Речь у него обычная: «Казачество — опора царя. Уничтожить казачество в целом, снять лампасы, запретить именоваться казаком, расказачить, выселить в массовом порядке в другие области — вот наш лозунг!» Я в ответ запротестовал, сказал, что казачество неоднородно, что большая часть кавалерии на юге да и в пехоте — из казаков. Как в таком случае вести с ними политработу? Есть также большие командиры из казаков, комиссары полков и дивизий... Добавил при этом, что и сам я из казаков...
— А он что? — весь наершился Миронов.
— Он закричал: «Вон отсюда, если вы казак!»
Анатолий горько и сдержанно усмехнулся.
— Так и сказал?
— Так и сказал, представьте.
— Уму непостижимо. Что же это делается? — Миронов облокотился на стол, сжал чугунные свои скулы кулаками и замолчал, насупясь. Сидел так долго, недвижимо, как бы отключившись, не думая, ни о чем. Потом сказал: — Надо проникать в Москву, обратиться к Ленину. Знаю, Ковалев собирался, да не успел. Теперь вот надо нам эту его недоделку исправить. А вы напишите обо всем отцу. Это — политическое хулиганство, не больше и не меньше.
Миронов встал, крепко пожал руку Анатолия.