– Шарль Трене, «Море», – пояснил Королев, тонкий ценитель знаменитых французских шансонье: Мориса Шевалье, Жана Саблона, Тино Росси.
Народ окончательно расслабился. Со стороны могло показаться: они, как французские буржуа, пришли отдохнуть в любимом ресторанчике, поужинать, поболтать, выпить винца и, может, потанцевать. У них все хорошо, жены довольны, любовницы – тоже. Дети бегают здесь же, взрослым нет дела до них. Жарко.
«Париж, ты не изменился, старина», – пел Синиша, и русские туристы подпевали: «Пари, Пари».
Кристина, с самого начала поездки флиртовавшая – впрочем, безответно – с Синишей, попросила сыграть что-то русское. Тот, не будучи оригинальным, исполнил традиционные «Очи черные». Но Кристина, видимо, решившая-таки напоследок сразить стойкого музыканта и увести его от Брамса, сама села за фортепиано. Не отрывая влажных глаз от Синиши, взяла первые аккорды и запела:
Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Жан-Ив пригласил Тамару на танец. Обняв свою большую, роскошную подругу, он казался взрослым сыном, припавшим к материнской груди. А Тамара… Она сжимала в крепких объятьях любимого мужчину, которого так хотелось забрать с собой, с которым бы она смеялась, готовила бы ему пиццу, а он, неизбалованный эмансипированными, рациональными француженками, платил бы ей одним – любовью, повторяя, время от времени, как в старом французском фильме: «Toi, t’as d’beaux yeux, tu sais?»[38]
Синиша, уловив мелодию, сменил Кристину. Та, положив руку на крышку пианино, продолжала с чувством выводить:
Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,
Многое вспомнишь, родное, далекое…
Лосев, подпевая, танцевал с дочерью Катей, Янка дурачилась с Костиком. Власенко и Точилин договаривались встретиться в Москве, поговорить на предмет бизнеса. Виктор и Сергей по-прежнему заигрывали с Оленькой, Светланка перестала грустить, уплетала десерт и выпытывала у Веры, будет ли такой же тур на Новый год. Рославлева опять кадрилась к Маркесу, тот держал оборону. Панова нажимала на карафы.
После ужина пошли на Монмартр, прогуляться. Пропустили еще по стаканчику, поднялись к базилике Сакре-Кёр. С высоты еще раз окинули взглядом Париж – шумный, горячий. Простились. И – двинулись в сторону отеля. Панова повисла у Веры на плече, рыдала, изливая душу, говоря, что на самом деле она «классная девчонка». Прибежал Арно, отпросившийся у жены по «важному делу». Однако Светик жертвенности не оценила, послала француза к черту (после количества выпитого бордо это было особенно легко) и ушла в обнимку с Костей.